Стихотворения - [15]

. Так надо.

Видел глупый водопад.

Постоял у водопада

И, озлясь, пошел назад.

Мне сказала в пляске шумной

Сумасшедшая вода:

«Если ты больной, но умный —

Прыгай, миленький, сюда!»

Извините. Очень надо…

Я приехал отдохнуть.

А за мной из водопада

Донеслось: «Когда-нибудь!»

Забыл на вокзале пенсне, сломал отельную лыжу.

Купил финский нож – и вчера потерял.

Брожу у лесов и вдвойне опять ненавижу

Того, кто мое легковерие грубо украл.

Я в городе жаждал лесов, озер и покоя.

Но в лесах снега глубоки, а галоши мелки.

В отеле всё те же комнаты, слуги, жаркое,

И в окнах – финского неба слепые белки.

Конечно, прекрасно молчание финнов и финок,

И сосен, и финских лошадок, и неба, и скал,

Но в городе я намолчался по горло, как инок[146],

И здесь я бури и вольного ветра искал…

Над нетронутым компотом

Я грущу за табльдотом[147]:

Все разъехались давно.

Что мне делать – я не знаю.

Сплю читаю, ем, гуляю —

Здесь – иль город: всё равно.

Декабрь 1909 или январь 1910

Песнь песней [148] Поэма

Нос твой – башня Ливанская, обращенная к Дамаску.

«Песнь песней», гл. VII

Царь Соломон[149] сидел под кипарисом

И ел индюшку с рисом.

У ног, как воплощенный миф,

Лежала Суламифь

И, высунувши розовенький кончик

Единственного в мире язычка,

Как кошечка при виде молочка,

Шептала: «Соломон мой, Соломончик!»

«Ну, что? – промолвил царь,

Обгладывая лапку. —

Опять раскрыть мой ларь?

Купить шелков на тряпки?

Кровать из янтаря?

Запястье из топазов?

Скорей проси царя,

Проси, цыпленок, сразу!»

Суламифь царя перебивает:

«О мой царь! Года пройдут как сон,

Но тебя никто не забывает —

Ты мудрец, великий Соломон!

Ну а я, шалунья Суламита,

С лучезарной, смуглой красотой,

Этим миром буду позабыта,

Как котенок в хижине пустой!

О мой царь! Прошу тебя сердечно:

Прикажи, чтоб медник твой Хирам[150]

Вылил статую мою из меди вечной —

Красоте моей нетленный храм!..»

«Хорошо! – говорит Соломон. – Отчего же?»

А ревнивые мысли поют на мотив:

У Хирама уж слишком красивая рожа —

Попозировать хочет моя Суламифь.

Но ведь я, Соломон, мудрецом называюсь,

И Хирама из Тира мне звать не резон…

«Хорошо, Суламифь, хорошо, постараюсь!

Подарит тебе статую царь Соломон…»

Царь тихонько от шалуньи

Шлет к Хираму в Тир гонца,

И в седьмое новолунье

У парадного крыльца

Соломонова дворца

Появился караван

Из тринадцати верблюдов,

И на них литое чудо —

Отвратительней верблюда

Медный, в шесть локтей болван!

Стража, чернь и служки храма

Наседают на Хирама:

«Идол? Чей? Кому? Зачем?»

Но Хирам бесстрастно нем.

Вдруг выходит Соломон.

Смотрит: «Что это за гриф

С безобразно длинным носом?!»

Не смущаясь сим вопросом,

Медник молвит: «Суламифь».

«Ах!» – сорвалось с нежных уст,

И живая Суламита

На плиту из малахита

Опускается без чувств…

Царь, взбесясь, уже мечом

Замахнулся на Хирама,

Но Хирам повел плечом:

«Соломон, побойся срама!

Не спьяна и не во сне

Лил я медь, о царь сердитый,

Вот пергамент твой ко мне

С описаньем Суламиты:

Нос ее – башня Ливана!

Ланиты ее – половинки граната.

Рот – как земля Ханаана[151],

И брови – как два корабельных каната.

Сосцы ее – юные серны,

И груди – как две виноградные кисти,

Глаза – золотые цистерны,

Ресницы – как вечнозеленые листья.

Чрево – как ворох пшеницы,

Обрамленный гирляндою лилий,

Бедра – как две кобылицы,

Кобылицы в кремовом мыле…

Кудри – как козы стадами,

Зубы – как бритые овцы с приплодом,

Шея – как столп со щитами,

И пупок – как арбуз, помазанный медом!»

В свите хохот заглушенный. Улыбается Хирам.

Соломон, совсем смущенный, говорит: «Пошел к чертям!

Всё, что следует по счету, ты получишь за работу…

Ты – лудильщик, а не медник, ты сапожник…

Стыд и срам!»

С бородою по колена, из толпы – пророк Абрам

Выступает вдохновенно: «Ты виновен – не Хирам!

Но не стоит волноваться, всякий может увлекаться:

Ты писал и расскакался, как козуля по горам.

«Песня песней» – это чудо! И бессилен здесь Хирам.

Что он делал? Вылил блюдо в дни, когда ты строил храм…

Но клянусь! В двадцатом веке по рождении Мессии[152]

Молодые человеки возродят твой стиль в России…»

Суламифь открывает глаза,

Соломон наклонился над нею:

«Не волнуйся, моя бирюза!

Я послал уж гонца к Амонею.

Он хоть стар, но прилежен, как вол.

Говорят, замечательный медник…

А Хирам твой – бездарный осел

И при этом еще привередник!

Будет статуя здесь – не проси —

Через два или три новолунья…»

И в ответ прошептала «Merci!»[153]

Суламифь, молодая шалунья.

1908 или 1909

Диспут [154]

Три курсистки сидели над «Саниным»[155],

И одна, сухая как жердь,

Простонала с лицом затуманенным:

«Этот Санин прекрасен, как смерть…»

А другая, кубышка багровая,

Поправляя двойные очки,

Закричала: «Молчи, безголовая! —

Эту книгу порвать бы в клочки…»

Только третья молчала внимательно,

Розовел благородный овал,

И глаза загорались мечтательно…

Кто-то в дверь в этот миг постучал.

Это был вольнослушатель Анненский.

Две курсистки вскочили: «Борис,

Разрешите-ка диспут наш санинский!»

Поклонился смущенный Парис,

Посмотрел он на третью внимательно.

На взволнованно-нежный овал.

Улыбнулся чему-то мечтательно

И в ответ… ничего не сказал.

<1908>

Гармония

Направо в обрыве чернели стволы

Гигантских развесистых сосен,

И был одуряющий запах смолы,

Как зной неподвижный, несносен.

Зеленые искры светящих жуков

Носились мистическим роем,

И в городе дальнем ряды огоньков