Стихотворения - [11]

Уносит, уносит к морям.

Когда бы и мне мою стужу

Угнать бы в моря, за моря!

Когда бы и мне в мою душу

Запала веснянки заря!

1956

«Врываясь в жизнь, горя, любя…»

Врываясь в жизнь, горя, любя,

Вдыхая жизни аромат, —

И запах роз, и чад, и смрад, —

Я ветром чувствую себя,

Что вносит воздух для живых,

Огнем я чувствую себя,

Что закаляет молодых,

Водой я чувствую себя,

Что может жажду утолить,

Свинцом я чувствую себя,

Что может грудь врага пробить,

Лучом я чувствую себя,

Что может вытянуть росток,

Ключом я чувствую себя,

Что может вырасти в поток,

Скалой я чувствую себя,

Что может реку преградить,

Я словом чувствую себя,

Что может выше скал парить,

Что свет любя,

Что, мрак губя,

Способно мир преобразить.

1956

«Когда уйду с пути земного…»

Когда уйду с пути земного

От всех тревог, забот и снов,

Когда я стану только словом,

Негромким томиком стихов,

Возьми меня с собой в дорогу,

Открой, проснувшись поутру;

Пусть я уйму твою тревогу,

Пусть я слезу твою утру.

Открой меня, когда ненастье

Затмит все дали впереди.

Открой меня, когда от счастья

Займет дыхание в груди.

И все, чем я горел когда-то,

Воспламени, переживи,

Все, чем душа была богата,

В своей душе восстанови.

И я воскресну, и незримо

С твоей сольется жизнь моя,

Я стану другом и любимым,

Твоей опорой стану я.

1956

Вечер Александра Блока (Из поэмы «Молодость»)

Туманной памяти внимая,

Я воскрешаю этот год.

И вот он —

Белый вечер мая,

К театру хлынувший народ.

Дверей распахнутые створки,

Волненье, говор, теснота

И от партера до галерки

Заполоненные места.

Задернут занавес.

И где-то

За ним, вот здесь, — так недалек!

Он сам —

«Дитя добра и света».

Он сам,

Волшебник слова — Блок!

И вот уж словно легкий ветер

Прошелся.

Занавес открыт.

И вот уж слово о поэте

Корней Чуковский говорит.

И голос звонкий и высокий

Поет магические строки,

Как «ворон канул на сосну»,

Как «тронул сонную струну».

России образ,

Тень Равенны.

В снегах двенадцать без креста —

Он все напомнил вдохновенно.

Ушел.

Все стихли.

Ждут.

А сцена

Светла, огромна и пуста.

Все ждут.

И вдруг неслышной тенью

На сцену слева он шагнул

И встал.

Еще шагнул.

В волненье

Ему навстречу колыхнул

Весь зал, вставая, гул приветствий,

Аплодисментов бурный шум.

А он стоял, застыв на месте,

Весь в черном, строен и угрюм.

Стоял, пережидал…

А в зале

Со скольких мест — не сосчитать —

Стихов названья выкликали,

Его просили прочитать.

Когда ж возможность отозваться

Пришла к поэту, он сказал

Усталым голосом:

«„Двенадцать“

Читать я не умею», —

   Зал

Притих.

И голос глуховатый

«Седое утро» стал читать.

И он, влюблявшийся когда-то,

Опять влюбляется, опять.

Опять лепечут колокольцы,

Опять разлуки боль в сердцах,

Опять серебряные кольцы

Блеснули на ее руках.

Опять все молодо.

И снова

Россия, Русь, Ермак, тюрьма,

И вновь над полем Куликовым

Зарей пронизанная тьма.

И пусть копье дрожит и гнется,

Стальные ломятся щиты,

И пусть над степью ворон вьется —

Не пропадешь,

Не сгинешь ты!

И как раскаяться, расстаться,

Оставить боевой редут —

Там, впереди, уже двенадцать

В снегах с винтовками идут…

Тревоги полный голос Блока

Дышал грядущего судьбой,

Как бы в раздумье, одиноко

Он сам беседовал с собой.

Он был как ясное виденье,

Светловолос и сероглаз.

И не угрюмство,

Не паденье —

Крылатый стих летел на нас.

И пусть мы строки эти знали,

И пусть они знакомы, пусть, —

За ним неслышно повторяли

Мы эти строки наизусть.

И молодых сердец биенье —

Все было —

Так и назови —

Не только знаком уваженья,

Но и раскрытием любви.

В любви к нему,

К его России

Иная зрела в нас любовь —

К России той, что в дни иные

Расплатой за года глухие

Детей своих теряла кровь,

Что, землю кровью обагряя,

На небывалый встала путь…

И зал от края и до края

Гремел.

Душили слезы грудь.

И вместе радость накипала.

И памяти уже невмочь

Припомнить, как тогда из зала

Мы в белую шагнули ночь…

1956

Ленинградская гравюра

День — как на дереве гравюра,

Где ярок свет и тень резка,

Где льдом покрытая, как шкурой,

В граниты врезана река.

В садах деревья, словно смерчи,

Застыли в инее седом,

И в купол неба смело вчерчен

Рукой искусной каждый дом.

Пронзает воздух луч веселый —

И каждый штрих горит ясней,

И клочья снега, будто седла,

На спинах клодтовских коней.

И Невский, длинной панорамой

Развертываясь прямиком,

Летит к Неве и ввысь упрямо

Взлетает золотым штыком.

Сработал мастер нелукавый

Весь этот взлет, и тень, и свет,

Все, что не меркнет в лаврах славы,

Не увядает сотни лет.

1960

«Конопляники. Клевер. Полынь…»

Конопляники. Клевер. Полынь.

Край, что с детства вошел в мое слово,

Ты меня не забудь, не отринь,

Не суди меня слишком сурово.

Ты, как в детстве, повей надо мной

Той веселой березовой рощей,

Ты дохни мне опушкой лесной,

Где черемуху ветер полощет.

Материнскую ласку верни,

Прошуми на рассвете хлебами,

Родником под горой прозвени,

Затеряйся в хлебах за холмами.

Тихим словом, что шепчет не раз

Материнское сердце в разлуке,

Вспомяни меня в трудный мой час,

Протяни мне родимые руки.

Сколько лет от тебя я вдали,

От твоей первородной теплыни!..

Мне бы горсточку тульской земли,

Мне бы веточку тульской полыни!

1960

Кукушка

Зозуля… Зязюлька… Кукушка…

Так ласковы все имена!

О чем же грустишь ты, подружка?

Взгляни, как бушует весна,

Как весело плещет ручьями,

Зеленым разливом берез,

Как бьет золотыми лучами

Сквозь брызги серебряных рос!