Стихотворения - [41]

Глафиру, Хлою, Милитрису,

Луну, Веспера, голубков,

Баранов, кошек и котов[22]

Воспел в стихах своих унылых

На всякий лад для женщин милых

(О, век железный!..). А оне

Не только въяве, но во сне

Поэтов не видали бедных.

Из этих лиц уныло-бледных

Один, причесанный в тупей,

Поэт присяжный, князь вралей,

На суд явил творенья новы.

«Кто ты?» — «Увы, я пастушок,

Вздыхатель, завсегда готовый;

Вот мой венок и посошок,

Вот мой букет цветов тафтяных,

Вот список всех красот упрямых,

Которыми дышал и жил,

Которым я насильно мил.

Вот мой Амур, моя Аглая»[23]—

Сказал и, тягостно зевая,

Спросонья в Лету поскользнул!

«Уф! я устал, подайте стул,

Позвольте мне, я очень славен.

Бессмертен я, пока забавен». —

«Кто ж ты?» — «Я Русский и поэт.

Бегом бегу, лечу за славой,

Мне враг чужой рассудок здравый.

Для Русских прав мой толк кривой,

И в том клянусь моей сумой». —

«Да кто же ты?» — «Жан-Жак я Русский.

Расин и Юнг, и Локк я Русский,

Три драмы Русских сочинил

Для Русских; нет уж боле сил

Писать для Русских драмы слезны;

Труды мои все бесполезны!

Вина тому — разврат умов», —

Сказал — в реку! и был таков!

Тут Сафы русские печальны,

Как бабки наши повивальны,

Несли расплаканных детей.

Одна — прости бог эту даму! —

Несла уродливую драму,

Позор себе и для мужей,

У коих сочиняют жены.

«Вот мой Густав, герой влюбленный…» —

«Ага! — судья певице сей, —

Названья этого довольно:

Сударыня! мне очень больно,

Что вы, забыв последний стыд,

Убили драмою Густава.

В реку, в реку!» О, жалкий вид!

О, тщетная поэтов слава!

Исчезла Сафо наших дней

С печальной драмою своей;

Потом и две другие дамы,

На дам живые эпиграммы,

Нырнули в глубь туманных вод.

«Кто ты?» — «Я — виноносный гений.

Поэмы три да сотню од,

Где всюду ночь, где всюду тени,

Где роща ржуща ружий ржот[24]

Писал с заказу Глазунова

Всегда на срок… Что вижу я?

Здесь реет между вод ладья,

А там, в разрывах черна крова,

Урания — душа сих сфер

И все титаны ледовиты,

Прозрачной мантией покрыты,

Слезят!» — Иссякнул изувер

От взора грозныя Эгиды.

Один отец «Телемахиды»

Слова сии умел понять.

На том брегу реки забвенья

Стояли тени в изумленьи

От речи сей: «Изволь купать

Себя и всех своих уродов», —

Сказал, не слушая доводов,

Угрюмый ада судия.

«Да всех поглотит вас струя!..»

Но вдруг на адский берег дикий

Призрак чудесный и великий

В огромном дедовском возке

Тихонько тянется к реке.

Наместо клячей запряженны,

Там люди в хомуты вложенны

И тянут кое-как, гужом!

За ним, как в осень трутни праздны,

Крылатым в воздухе полком

Летят толпою тени разны

И там и сям. По слову «Сгон/»

Кивнула бледна тень главой

И вышла с кашлем из повозки.

«Кто ты? — спросил ее Минос, —

И кто сии?» — На сей вопрос:

«Мы все с Невы, поэты росски», —

Сказала тень. «Но кто сии

Несчастны, в клячей превращенны?»

«Сочлены юные мои,

Любовью к славе вдохновенны,

Они Пожарского поют

И тянут старца Гермогена;

Их мысль на небеса вперенна,

Слова ж из Библии берут;

Стихи их хоть немножко жестки,

Но истинно варяго-росски»,—

«Да кто ты сам?» — «Я также член;

Кургановым писать учен;

Известен стал не пустяками,

Терпеньем, потом и трудами;

Аз есмь зело славенофил», —

Сказал и пролог растворил.

При слове сем в блаженной сени

Поэтов приподнялись тени;

Певец любовныя езды

Осклабил взор усмешкой блудной[25]

И рек; «О муж, умом не скудный!

Обретший редки красоты

И смысл в моей «Деидамии»,

Се ты! се ты!..» — «Слова пустые», —

Угрюмый судия сказал

И в реку путь им показал.

К реке все двинулись толпою,

Ныряли всячески в водах;

Тот книжку потопил в струях,

Тот целу книжищу с собою.

Один, один славенофил,

И то повыбившись из сил,

За всю трудов своих громаду

За твердый ум и за дела

Вкусил бессмертия награду.

Тут тень к М иносу подошла

Неряхой и в наряде странном,

В широком шлафроке издранном,

В пуху, с нечесаной главой,

С салфеткой, с книгой под рукой.

«Меня врасплох, — она сказала, —

В обед нарочно смерть застала,

Но с вами я опять готов

Еще хоть сызнова отведать

Вина и адских пирогов:

Теперь же час, друзья, обедать,

Я — вам знакомый, я — Крылов!»[26]

«Крылов, Крылов», — в одно вскричало

Собранье шумное духов,

И эхо глухо повторяло

Под сводом адским: «Здесь Крылов!» —

«Садись сюда, приятель милый!

Здоров ли ты?» — «И так и сяк». —

«Ну, что ж ты делал?» — «Все пустяк —

Тянул тихонько век унылый,

Пил, сладко ел, а боле спал.

Ну, вот, Минос, мои творенья,

С собой я очень мало взял:

Комедии, стихотворенья

Да басни, — все купай, купай!»

О, чудо! — всплыли все, и вскоре

Крылов, забыв житейско горе,

Пошел обедать прямо в рай.

Еще продлилось сновиденье,

Но ваше длится ли терпенье

Дослушать до конца его?

Болтать, друзья, неосторожно —

Другого и обидеть можно.

А боже упаси того!

1809

ПЕВЕЦ В БЕСЕДЕ ЛЮБИТЕЛЕЙ

РУССКОГО СЛОВА

Певец

Друзья! все гости по домам!

От чтенья охмелели!

Конец и прозе, и стихам

До будущей недели!

Мы здесь одни!.. Что делать? Пить

Вино из полной чаши!

Давайте взапуски хвалить

Славянски оды наши.

Сотрудники

Мы здесь одни!.. Что делать? Пить (и проч.).

Певец

Сей кубок чадам древних лет!

Вам слава, наши деды!

Друзья! Почто покойных нет

Певцов среди «Беседы»!

Их вирши сгнили в кладовых

Иль съедены мышами,

Иль продают на рынке в них

Салакушку с сельдями.

Но дух отцов воскрес в сынах,

Мы все для славы дышим,

Давно здесь в прозе и стихах,