Стихотворения, 1884 г. - [28]

Облако надулось гневом благородным,

Стало черной тучей и дождем холодным

Землю напоило, – и уж тайна бродит

В черноземе поля, и потом выходит

Из земли наружу свежими цветками,

И, во ржи синея, смотрит васильками, –

И веночек Маши нежный, васильковый

Голову сдавил ей думою свинцовой;

Маша убралась лишь этими цветами –

Залилась бедняжка горькими слезами.

1857

Ваня и няня (Детская побасенка)

«Говорят: война! война! –

Резвый мальчик Ваня

Лепетал. – Да где ж она?

Расскажи-ка, няня!»

«Там – далёко. Подрастешь –

После растолкуют».

– «Нет, теперь скажи, – за что ж?

Как же там воюют?»

«Ну сойдутся, станут в ряд

Посредине луга,

Да из пушки и палят,

Да и бьют друг друга.

Дым-то так валит тогда,

Что ни зги не видно».

– «Так они дерутся?» – «Да».

– «Да ведь драться стыдно?

Мне сказал папаша сам:

Заниматься этим

Только пьяным мужикам,

А не умным детям!

Помнишь – как-то с Мишей я

За игрушку спорил,

Он давай толкать меня,

Да и раззадорил.

Я прибил его. Вот на!

Победили наши!

«Это что у вас? Война? –

Слышим крик папаши. –

Розгу!» – С Мишей тут у нас

Было слез довольно,

Нас папаша в этот раз

Высек очень больно.

Стыдно драться, говорит,

Ссорятся лишь злые.

Ишь! И маленьким-то стыд!

А ведь там – большие.

Сам я видел сколько раз, –

Мимо шли солдаты.

У! Большущие! Я глаз

Не спускал, – все хваты!

Шапки медные с хвостом!

Ружей много, много!

Барабаны – тром-том-том!

Вся гремит дорога.

Тром-том-том! – И весь горит

От восторга Ваня,

Но, подумав, говорит: –

А ведь верно, няня,

На войну шло столько их,

Где палят из пушки, –

Верно, вышла и у них

Ссора за игрушки!»

1857

В лесу

Тебя приветствую я снова,

Маститый старец – темный лес,

Стоящий мрачно и сурово

Под синим куполом небес.

Меж тем как дни текли за днями,

Ты в грудь земли, на коей стал,

Глубоко врезался корнями

И их широко разметал.

Твои стволы как исполины,

Поправ пятой постелю мхов,

Стоят, послав свои вершины

На поиск бурных облаков.

Деревья сблизились как братья

И простирают всё сильней

Друг к другу мощные объятья

Своих раскинутых ветвей.

Я вижу дубы, сосны, ели,

Там – зев дупла, там – мох седой,

Коры растрескавшейся щели,

И пни, и кочки под ногой.

При ветре здесь витийством шума

Я упоен, а в тишине

Как величаво смотрит дума

С деревьев этих в душу мне!

И в час, как солнце близ заката

И меркнет день, душа моя

Здесь дивным таинством объята

И новым чувством бытия, –

И, с миром бренным, миром пыльным

Как бы навек разделена,

В союзе с миром замогильным

Здесь богу молится она, –

И лес является мне храмом,

Шум листьев – гимном торжества,

Смолистый запах – фимиамом,

А сумрак – тайной божества.

Спускает ночь свою завесу –

И мне мерещится тот век,

Как был родным родному лесу

Перворожденный человек.

Мне грезится тот возраст мира,

Как смертный мирно почивал,

Не заходила в лес секира,

Над ним огонь не пировал.

И где тот мир и та беспечность?

Вот мир с секирой и огнем,

Заботы, труд, могила, вечность…

Откуда мы? Куда идем?.

Лесная тень из отдаленья

Идет, ко мне наклонена,

Как будто слово разуменья

Мне хочет высказать она, –

И пробираюсь я украдкой,

Как будто встретиться боюсь

С великой жизненной разгадкой,

К которой мыслями стремлюсь;

Древесных листьев сонный лепет

Робею выслушать вполне,

Боюсь понять… невольный трепет

Вдруг проникает в сердце мне.

Бурлит игра воображенья,

И, как в магическом кругу,

Здесь духа тьмы и все виденья,

Сдается, вызвать я могу, –

И страшно мне, как сыну праха,

Ужасно мне под этой тьмой,

Но как-то рад я чувству страха

И мне приятен ужас мой.

1857

Он

Посвящено тем, которые его помнят и чтят его память

Я помню: был старик – высокий, худощавый,

Лик бледный, свод чела разумно-величавый,

Весь лысый, на висках седых волос клочки,

Глаза под зонтиком и темные очки.

Правительственный сан! Огромные заботы!

Согбен под колесом полезной всем работы,

Угодничества чужд, он был во весь свой век

Советный муж везде и всюду – человек,

Всегда доступен всем для нужд, и просьб, и жалоб,

Выслушивает всех, очки поднимет на лоб,

И видится, как мысль бьет в виде двух лучей

Из синих, наискось приподнятых очей;

Иного ободрит улыбкою привета,

Другому, ждущему на свой вопрос ответа,

На иностранный лад слова произнося,

Спокойно говорит: «Нет, патушка, нелься».

Народным голосом и милостью престольной

Увенчанный старик, под шляпой треугольной,

В шинели серенькой, надетой в рукава,

В прогулке утренней протащится сперва –

И возвращается в свой кабинет рабочий,

Где труд его кипит с утра до поздней ночи.

Угодно ль заглянуть вам в этот кабинет?

Здесь нету роскоши, удобств излишних нет,

Всё дышит простотой студентской кельи скромной:

Здесь к спинке кресел сам хозяин экономный,

Чтоб слабых глаз его свет лишний не терзал,

Большой картонный лист бечевкой привязал;

Тут – груды книг, бумаг, а тут запас дешевых

Неслиндовских сигар и трубок тростниковых,

Линейки, циркули; а дальше – на полу –

Различных свертков ряд, уставленный в углу:

Там планы, чертежи, таблицы, счеты, сметы;

Здесь – письменный прибор. Вот все почти предметы!

И посреди всего – он сам, едва живой,

Он – пара тощих ног с могучей головой!

Крест-накрест две руки, двух метких глаз оглядка

Да тонко сжатых губ изогнутая складка –

Вот всё! – Но он тут – вождь, он тут душа всего,

А там орудия и армия его:

Вокруг него кишат и движутся, как тени,