Стихотворения, 1884 г. - [27]

1857

Над рекой

Долго, по целым часам над широкой рекою

В думах сижу я и взоры на влаге покою,

Взгляд на реку представляет мне жизни теченье…

(Вы уж меня извините на старом сравненье:

Пусть и не ново оно, да лишь было б не дурно!)

Вот на реке – примечайте – то тихо, то бурно,

Чаще ж – ни то, ни другое, а так себе, хлябью

Ходит поверхность воды или морщится рябью.

Вот челноки, челноки, много лодочек разных,

Много гребцов, и пловцов, и рабочих, и праздных;

Ялики, боты плывут, и красивы и крепки,

Утлые идут ладьи, и скорлупки, и щепки.

Эти плавучие зданья нарядны, то принцы!

Прочие ж – мелочь, так – грязный народ, разночинцы.

Те по теченью плывут, обгоняя друг друга,

Этот же – против теченья, – ну, этому туго!

Крепче греби! – Вот сам бог ему силы прибавил, –

Ветер попутный подул, так он парус поставил,

Ладно! Режь воду да парус держи осторожно, –

Чуть что не так – и как раз опрокинуться можно, –

Лодке убогой под ветром погибнуть нетрудно. –

Вот выплывает большое, тяжелое судно,

Парус огромный, пузатый, с широкой каймою,

Шумно вода и сопит и храпит под кормою,

Под носом – пена, движение важное, – барин!

Даже и ветру не хочет сказать «благодарен».

Лодочка сзади привязана; панская ласка

Тащит вперед ее, плыть и легко… да привязка!

Я не желал бы такою быть лодкой – спасибо!

Лучше уж буду я биться, как на суше рыба,

Лучше в боренье с волной протащу свою долю

Сам по себе, полагаясь на божию волю! –

Вот, развалясь, величаясь своими правами,

Едет широкая барыня-барка с дровами,

С топливом славным; как север зимою повеет –

Многих она удовольствует, многих согреет,

Щедрая барыня! – Есть и в салонах такие,

Как поглядишь да послушаешь сплетни людские. –

Это же что? – Тут уж в быль перешла небылица:

Глядь! По волнам водяная летит колесница;

Словно пылит она, так от ней брызги крутятся,

Тряско стучит и гремит, и колеса вертятся.

Экой корабль! С середины глядит самоваром:

Искры летят из трубы между дымом и паром;

Пышет огнем, попирая послушную воду;

Пена вокруг, а на палубе – эко народу!

Мыслю, любуясь таким огневым организмом:

Этот вельможа устроен с большим механизмом,

Против теченья идет, как там ветер ни дует;

В тишь он далёко вокруг себя зыбь разволнует,

Так что кругом закачаются лодки и челны, –

И не хотел бы попасть я в подобные волны, –

Слабый челнок мой другие пусть волны встречает,

Только волны от вельможи боюсь – укачает. –

Мысленно я между тем над рекою гадаю:

Меж челноками один я за свой принимаю;

Вот – мой челнок, потихоньку, на веслах, на мале,

К берегу держит, от злых пароходов подале;

Вслед за иным не дойдет до величья он в мире,

Ну да он сам по себе, а иной – на буксире;

Песни поет мой гребец – не на славу, не звонко,

Было бы только лишь в меру его голосенка;

Жребий безвестный и бедность его не печалит,

Вот он еще поплывёт, поплывет – и причалит

К берегу – стой! Вот лесок, огородец, полянка!

Вот и дымок, огонек и на отдых – землянка!

1857

Маша

Кто там в поле ходит, звездочкой мелькая?

Лишь одна на свете девушка такая!

Машу крепко любит целое селенье,

Маша – сердцу радость, Маша – загляденье.

Да и как на Машу не смотреть с любовью?

Огненные глазки с соболиной бровью,

Длинный, длинный в косу заплетенный волос;

Спеть ли надо песню? – Чудо что за голос!

В лес пойдет голубка брать грибов иль ягод –

Лес угрюмый станет веселее на год,

Ветерок шалит с ней, всё ей в складки дует,

Рвет платочек с шеи, в плечико целует,

И лесные пташки ближе к ней садятся,

Для других – пугливы, Маши не боятся;

Тучка в божьем небе плакать соберется,

А на Машу взглянет, да и улыбнется.

Вот идет уж с поля Маша, да с обновой:

Мил-хорош веночек нежный, васильковый

На ее головке; хороша обновка,

Хороша и Маша – чудная головка!

Как венок умела свить она искусно!

Только, видно, милой отчего-то грустно, –

Так ходить уныло Маша не привыкла, –

Глазки прослезились, голова поникла.

Молодец удалый, чье кольцо на ручке –

У красы-девицы, с месяц уж в отлучке,

Ждет Василья Маша, ждет здесь дорогая,

А уж там явилась у него другая;

Под вечер однажды, тая в неге вешней,

В садике зеленом сидя под черешней

И целуя Насте выпуклые плечи,

Говорил изменник клятвенные речи,

И ее он к сердцу прижимал украдкой,

Нежно называя лапушкой, касаткой, –

И никто бы тайны этой не нарушил,

Только речь Василья ветерок подслушал,

Те слова и вздохи на лету хватая

И чрез сад зеленый к лесу пролетая.

Ветерок, ту тайну взяв себе на крылья,

Заиграл, запрыгал и, собрав усилья,

Превратился в вихорь, засвистал, помчался,

В темный лес ударил – темный закачался.

Зашумел, нагнулся, словно в тяжкой думе, –

Весточка измены разносилась в шуме.

На одной из веток птичка отдыхала

В том лесу дремучем, – птичка всё узнала;

С ветки потрясенной, опасаясь бури,

Птичка полетела быстро по лазури

И взвилась тревожно неба к выси дивной

С грустным щебетаньем, с трелью заунывной.

Слышалось: «Вот люди! вот их постоянство!»

Ну да кто там слышал? – Воздух да пространство!

Нет, не утаится ветреное дело, –

В небе в это время облако летело –

Облако узнало… Ну да тайна ляжет

Всё же тут в могилу, облако не скажет,

Облако ведь немо; тут конец угрозы.

Да, тут нету речи, да найдутся слезы, –

Грудь земли иссохшей слезы те увлажат

И о темном деле внятно ей расскажут.