Я ж тихонько здесь и там
Укрывалась где сподручно –
По каморкам, по углам.
Вижу – бал. Под ночи дымкой
Люди пляшут до зари.
Что ж мне так быть – нелюдимкой?
Повернулась – раз-два-три –
И на бал влетела мухой –
И, чтоб скуки избежать,
Над танцующей старухой
Завертясь, давай жужжать:
«Стыдно! Стыдно! Из танцорок
Вышла, вышла, – ей жужжу. –
С лишком сорок! С лишком сорок!
Стыдно! Стыдно! Всем скажу».
Мучу бедную старуху:
Чуть немного отлечу,
Да опять, опять ей к уху,
И опять застрекочу.
Та смутилась, побледнела.
Кавалер ей: «Ах! Ваш вид…
Что вдруг с вами?» – «Зашумело
Что-то в ухе, – говорит, –
Что-то скверное такое…
Ах, несносно! Дурно мне!»
Я ж, прервав жужжанье злое,
Поскорее – к стороне.
Подлетела к молодежи:
Дай послушаю, что тут!
И прислушалась: о боже!
О творец мой! Страшно лгут!
Лгут мужчины без границы, –
Ну, уж те на то пошли!
Как же дамы, как девицы –
Эти ангелы земли?..
Одного со мною пола!
В подражанье, верно, мне
Кое-что у них и голо, –
И как бойко лгут оне!
Лгут – и нет средь бальной речи
Откровенности следа:
Только груди, только плечи
Откровенны хоть куда!
Всюду сплетни, ковы, путы,
Лепет женской клеветы;
Платья ж пышно, пышно вздуты
Полнотою пустоты.
Ложь – в глазах, в рукопожатьях, –
Ложь – и шепотом, и вслух!
Там – ломбардный запах в платьях,
В бриллиантах тот же дух.
В том углу долгами пахнет,
В этом – взятками несет,
Там карман, тут совесть чахнет;
Всех змей роскоши сосет.
Вот сошлись в сторонке двое.
Разговор их: «Что вы? как?»
– «Ничего». – «Нет – что такое?
Вы невеселы». – «Да так –
Скучно! Денег нет, признаться».
– «На себя должны пенять, –
Вам бы чем-нибудь заняться!»
– «Нет, мне лучше бы занять».
Там – девицы. Шепот: «Нина!
Как ты ласкова к тому!..
Разве любишь? – Старичина!
Можно ль чувствовать к нему?..»
«Quelle idee, ma chere! Он сходен
С чертом! Гадок! Вижу я –
Для любви уж он не годен,
А годился бы в мужья!»
Тошно стало мне на бале, –
Всё обман, как погляжу, –
И давай летать по зале
Я с жужжаньем – жу-жу-жу, –
Зашумела что есть духу…
Тут поднялся ропот злой –
Закричали: «Выгнать муху!»
И вошел лакей с метлой.
Я ж, все тайны обнаружив, –
Между лент и марабу,
Между блонд, цветов и кружев
Поскорей – в камин, в трубу –
И на воздух! – И помчалась,
Проклиная эту ложь,
И потом где ни металась –
В разных видах всюду то ж.
Там в театр я залетела
И на сцену забралась,
Да Шекспиром так взгремела,
Что вся зала потряслась.
Что же пользы? – Огневая
Без следов прошла гроза, –
Тот при выходе, зевая,
Протирал себе глаза,
Тот чихнул: стихом гигантским
Как Шекспир в него метал,
Он ему лишь, как шампанским,
Только нос пощекотал.
И любви моей и дружбы,
Словно тяжкого креста,
Все бегут. Искала службы, –
Не даются мне места.
Обращалась и к вельможам,
Говорят: «На этот раз
Вас принять к себе не можем;
Мы совсем не знаем вас.
Эдак бродят и беглянки!
Вы во что б пошли скорей?»
Говорю: «Хоть в гувернантки –
К воспитанию детей».
«А! Вы разве иностранка?»
– «Нет, мой край – и здесь, и там».
– «Что же вы за гувернантка?
Как детей доверить вам?
Вы б учили жить их в свете
По каким же образцам?»
– «Я б старалась-де, чтоб дети
Не подобились отцам».
«А! Так вот вы как хотите!
Люди! Эй!» – Пошел трезвон.
Раскричались: «Прогоните
Эту бешеную вон!»
Убралась. Потом попала
Я за дерзость в съезжий дом
И везде перебывала –
И в суде, и под судом.
Там – продажность, там – интриги, –
Всех язвят слова мои;
Я совалась уж и в книги,
И в журнальные статьи.
Прежде «Стой, – кричали, – дура!»
А теперь коё-куда
Благородная цензура
Пропускает иногда.
Место есть мне и в законе,
И в евангельских чертах,
Место – с кесарем на троне,
Место – в мыслях и словах.
Эта сфера мне готова,
Дальше ж, как ни стерегу –
Ни из мысли, ни из слова
В жизнь ворваться не могу;
Не могу вломиться в дело:
Не пускают. Тьма преград!
Всех нечестье одолело,
В деле правды не хотят.
Против этой лжи проклятой,
Чтоб пройти между теснин, –
Нужен мощный мне ходатай,
Нужен крепкий гражданин».
«От меня чего ж ты хочешь? –
Наконец я вопросил. –
Ждешь чего? О чем хлопочешь?
У меня не много сил.
Если бедный стихотворец
И пойдет, в твой рог трубя,
Воевать – он ратоборец
Ненадежный за тебя.
Он дороги не прорубит
Сквозь дремучий лес тебе,
А себя лишь только сгубит,
Наживет врагов себе.
Закричат: «Да он – несносный!
Он мутит наш мирный век,
На беду – звонкоголосный,
Беспокойный человек!»
Ты всё рвешься в безграничность,
Если ж нет тебе границ –
Ты как раз заденешь личность,
А коснись-ка только лиц!
И меня с тобой прогонят,
И меня с тобой убьют,
И с тобою похоронят,
Память вечную споют.
Мир на нас восстанет целый:
Он ведь лжи могучий сын.
На Руси твой голос смелый
Царь лишь выдержит один –
Оттого что, в высшей доле,
Рыцарь божьей правоты –
Он на царственном престоле
И высок и прям, как ты.
Не зови ж меня к тревогам!
Поздно! Дай мне отдохнуть!
Спать хочу я. С богом! С богом!
Отправляйся! Добрый путь!
Если ж хочешь – в извещенье,
Как с тобой я речь держу,
О твоем я посещенье
Добрым людям расскажу».
1857
