Стихотворения, 1884 г. - [18]

Ты узлом железным связан

И прикован на земле

К этой сумрачной скале».

«Вам доступно состраданье, –

Начал он, – внимайте ж мне

И мое повествованье

Скройте сердца в глубине!

Меж богами, в их совете,

Раз Юпитер объявил,

Что весь род людской на свете

Истребить он рассудил.

«Род, подобный насекомым!

Люди! – рек он. – Жалкий род!

Я вас молнией и громом

Разражу с моих высот.

Недостойные творенья!

Не заметно в вас стремленья

К светлой области небес,

Нет в вас выспреннего чувства,

Вас не двигают искусства,

Весь ваш мир – дремучий лес».

Молча сонм богов безгласных,

Громоносному подвластных,

Сим словам его внимал,

Все склонились – я восстал.

О, как гневно, как сурово

Он взглянул на мой порыв!

Он умолк, я начал слово:

«Грозный! ты несправедлив.

Страшный замысл твой – обида

Правосудью твоему? –

Ты ли будешь враг ему?

Грозный! Мать моя – Фемида

Мне вложила в плоть и кровь

К правосудию любовь.

Где же жить оно посмеет,

Где же место для него,

Если правда онемеет

У престола твоего?

Насекомому подобен

Смертный в свой короткий век,

Но и к творчеству способен

Этот бренный человек.

Вспомни мира малолетство!

Силы спят еще в зерне.

Погоди! Найдется средство –

И воздействуют оне».

Я сказал. Он стал ворочать

Стрелы рдяные в руках!

Гнев висел в его бровях,

0 «Я готов мой гром отсрочить!» –

Возгласил он – и восстал.

Гром отсрочен. Льется время.

Как спасти людское племя?

Непрерывно я искал.

Чем в суровой их отчизне

Двигнуть смертных к высшей жизни?

И загадка для меня

Разрешилась: дать огня!

Дать огня им – крошку света –

1 Искру в пепле и золе –

И воспрянет, разогрета,

Жизнь иная на земле.

В дольнем прахе, в дольнем хламе

Искра та гореть пойдет,

И торжественное пламя

Небо заревом зальет.

Я размыслил – и насытил

Горней пищей дольний мир, –

Искру с неба я похитил,

И промчал через эфир,

Скрыв ее в коре древесной,

И на землю опустил,

И, раздув огонь небесный,

Смертных небом угостил.

Я достиг желанной цели:

Искра миром принята –

И искусства закипели,

Застучали молота;

Застонал металл упорный

И, оставив мрак затворный,

Где от века он лежал,

Чуя огнь, из жилы горной

Рдяной кровью побежал.

Как на тайну чародея,

Смертный кинулся смотреть,

Как железо гнется, рдея,

И волнами хлещет медь.

Взвыли горны кузниц мира,

Плуг поля просек браздой,

В дикий лес пошла секира,

Взвизгнул камень под пилой;

Камень в храмы сгромоздился,

Мрамор с бронзой обручился,

И, паря над темным дном,

В море вдался волнорезом

Лес, прохваченный железом,

Окрыленный полотном.

Лир серебряные струны

Гимн воспели небесам,

И в восторге стали юны

Старцы, вняв их голосам.

Вот за что я на терзанье

Пригвожден к скале земной!

Эти цепи – наказанье

За высокий подвиг мой.

Мне предведенье внушало,

Что меня постигнет казнь,

Но меня не удержала

Мук предвиденных боязнь,

И с Юпитерова свода

Жребий мой меня послал,

Чтоб для блага смертных рода

Я, бессмертный, пострадал».

Полный муки непрерывной,

Так вещал страдалец дивный,

И, внимая речи той,

Нимфы легкие на воле

Об его злосчастной доле

Нежной плакали душой

И, на язвы Прометея,

Как прохладным ветерком,

Свежих уст дыханьем вея,

Целовали их тайком.

Между 1850 и 1856

Дионисий и Филоксен

Вступает – на диво и смех Сиракузам –

Тиран Дионисий в служители музам:

Он лиру хватает, он пишет стихи;

Но музы не любят тиранов холодных, –

Творит он лишь груды рапсодий негодных,

Исполненных вялой, сухой чепухи.

Читает. В собранье все внемлют с боязнью.

Зевать запретил он под смертною казнью,

Лишь плакать дозволил, а те наконец

Зевоту с таким напряженьем глотают,

Что крупные слезы из глаз выступают,

И, видя те слезы, доволен певец.

Вот, думает, тронул! – Окончилось чтенье.

Кругом восклицанья, хвалы, одобренье:

«Прекрасно!» – И новый служитель камен,

Чтоб выслушать суд знатока просвещенный,

Зовет – и приходит к нему вдохновенный

Творец дифирамбов, поэт – Филоксен.

«Я снова взлетел на парнасские выси

И создал поэму, – сказал Дионисий. –

Прослушай – и мненья не скрой своего!»

И вот – он читает. Тот выслушал строго:

«Что? много ль красот и достоинств?» –

«Не много».

– «А! Ты недоволен. В темницу его!»

Сказал. Отвели Филоксена в темницу,

От взоров поэта сокрыли денницу,

И долго томился несчастный. Но вот

Свободу ему возвращают и снова

Зовут к Дионисию. «Слушай! Готова

Другая поэма, – тут бездна красот».

И новой поэмы, достоинством бедной,

Он слушает чтенье, измученный, бледный,

Мутятся глаза его, хочется спать.

Тот кончил. «Ну что? Хорошо ли» – Ни слова

Ему Филоксен, – отвернулся сурово

И крикнул: «Эй! Стража! В темницу опять!»

Между 1850 и 1856

Отзыв на вызов (тем же девицам)

Вдоль жизни проходя средь терний, я привык

Спокойно попирать колючую дорогу,

Но чувствую в душе невольную тревогу,

Когда вокруг меня колышется цветник,

И девы юные – земные херувимы –

В своих движениях легки, неуловимы,

Живым подобием роскошного венка

Свиваются вокруг поэта-старика,

И зыблющийся круг существ полуэфирных

Ждет песен от меня и свежих звуков лирных,

А я, растерянный, смотрю, боясь дохнуть

Тлетворным холодом на их цветистый путь,

Боюсь на их восторг – невинных душ одежду –

Набросить невзначай угрюмой мысли тень,

Мечту их подломить или измять надежду

И сумраком задеть их восходящий день…

Нет! Нет, не требуйте, цветущие созданья,

От ослабелых струн могучего бряцанья!