Стихотворения, 1838–1850 гг. - [4]

Потом эти звуки, с участьем, с любовью,

Прелестная шепчет, склонясь к изголовью…

Уснула… уста не сомкнулись… на них

Под тайной завесой, в роскошном затишьи,

Перерванный сном на крутом полустишьи,

Уснул в упоеньи восторженный стих;

А труженник песен? – Он чужд усыпленья;

Не в силах глубокой тоски превозмочь,

Он демоном страсти терзаем всю ночь,

Измученный, бледный, в слезах вдохновенья.

Стих, вырванный с кровью из жизни певца!

Ты весело рыщешь на поприще света.

Блаженное чадо страдальца – поэта!

Творенье! За что ты счастливей творца?

Страшись! Пожираемой ревностью к деве,

Поэт взнегодует и в творческом гневе

Тебя разразит беспощадной рукой,

Тебя он осудит на казнь и на муки,

Он гром твой рассыплет на мелкие звуки,

И звуки развеет в пустыне глухой.

Нет, детище сердца! не бойся угрозы:

Руки на тебя не поднимет певец;

Пускай на тебя только сыплются розы —

Он бодро износит терновый венец,

Пред роком не склонит главы злополучной —

Ты только будь счастлив, о стих громозвучной!

Готов он погибнуть – ты только живи,

Души его вестник, глашатай любви!

Мороз

Чу! С двора стучится в ставни:

Узнаю богатыря.

Здравствуй, друг, знакомец давний!

Здравствуй, чадо декабря!

Дым из труб ползёт лениво;

Снег под полозом визжит;

Солнце бледное спесиво

Сквозь туман на мир глядит.

Я люблю сей благодатный

Острый холод зимних дней.

Сани мчатся. Кучер статный,

Окрылив младых коней,

Бодр и красен: кровь играет,

И окладисто – горда,

Серебрится и сверкает

В снежных искрах борода.

Кони полны рьяной прыти!

Дым в ноздрях, в ногах – метель!

А она – то? – Посмотрите:

Как мила теперь Адель!

Сколько блеску хлад ей придал!

Други! Это уж не тот

Бледный, мраморный ваш идол:

В этом лике жизнь цветёт;

Членов трепетом и дрожью

Обличён заветный жар,

И из уст, дышавших ложью,

Бьёт теперь – чистейший пар,

Грудь в движении волнистом;

Неги полное плечо,

Кроясь в соболе пушистом,

Шевелится горячо;

Летней, яркою денницей

Пышно искрятся глаза;

И по шёлковой реснице

Брызжет первая слеза.

Кто ж сей мрамор на досуге

Оживил? – Таков вопрос.

Это он – не льститесь, други, —

Это он – седой мороз!

Жадно лилии он щиплет,

И в лицо, взамен их, сыплет

Пламя свежих, алых роз.

Лишь его гигантской мочи

Эти гибельные очи

Удалось пронять до слёз.

Реки

Игриво поверхность земли рассекая,

Волнуясь и пенясь, кипя и сверкая,

Хрустальные реки текут в океан,

Бегут, ниспадают по склону земному

В бездонную пасть к великану седому,

И их поглощает седой великан.

О, как разновиден их бег своенравный!

Та мчится угрюмо под тенью дубравной,

А эта – широкой жемчужной стеной

Отважно упала с гранитной вершины

И стелется лёгкой, весёлой волной,

Как светлая лента по персям долины

Здесь дикий поток, весь – лишь пена и прах.

Дрожит и вздувает хребет серебристой,

Упорствует в схватке с оградой кремнистой

И мучится, сжатый в крутых берегах.

Там речка без битвы напрасной м трудной

Преграды обходит покорной дугой

И чистого поля ковёр изумрудной,

Резвясь, огибает алмазной каймой,

И дальше – спокойно, струёю безмолвной,

Втекла в многовидный, шумливый поток:

Взыграл многоводной, в строптивые волны

Взял милые капли и в море повлёк.

Там катятся реки, и в дольнем теченье

Не общий удел им природою дан;

Но там – их смыкает одно назначенье:

Но там их приемлет один океан!

Земная ты

О нет, нельзя назвать небесной

Сей ощутимой красоты

И этой прелести телесной:

Красавица! Земная ты.

Так что ж? Лишь в юности начальной

Мы ищем девы идеальной;

Как беззакатный, вечный день

Нам блещут девственные очи,

Но вечно день да день… нет мочи!

И в самый день давай нам тень!

Мы днем хотим хоть каплю ночи.

Земная ты… но кто поймет

Небес далеких глас призывной.

Когда хоть луч один блеснет

Твоей вещественности дивной?

Земная ты… Но небеса

Творит сама твоя краса:

Ее вседвижущая сила

Свои ворочает светила;

Твоя взволнованная грудь

В себе хранит свой млечный путь;

И, соразмерив все движенья

покорных спутников своих,

Вокруг себя ты водишь их

По всем законам тяготенья.

Земная ты… Но небосклон

Единым солнцем озарен

И то лишь днем; – а в лоне ночи

Ты, к изумленью естества,

Едва откроешь ясны очи —

Сейчас воспламеняешь два,

И их сияньем превосходишь

Сиянье неба во сто крат,

И их с восхода на закат

В одно мгновенье переводишь.

Блажен, кто видит сих денниц

Любовью вспыхнувших, явленье

И их закатное томленье

Под шелком спущенных ресниц.

Когда ланиты пламенеют,

Уста дрожащие немеют,

И в дерзкой прихоти своей,

Лобзая розы и лилеи,

Текут на грудь, виясь вкруг шеи,

Струи рассыпанных кудрей

И кос распущенные змеи.

Тост

Чаши рдеют словно розы,

И в развал их вновь и вновь

Винограда брызжут слезы,

Нервный сок его и кровь.

Эти чаши днесь воздымем,

И склонив к устам края,

Влагу светлую приимем

В честь и славу бытия.

Общей жизни в честь и славу;

За ее всесветный трон

И всемирную державу —

Поглотим струю кроваву

До осушки в чашах дон!

Жизнь… Она средь прозы чинной

Увядала бы, как злак,

Как суха она, пустынна

Без поэзии: итак —

Сей фиал за муз прекрасных,

За богинь сих сладкогласных,

За возвышенных певцов —

сих изящного жрецов,

За присяжников искусства —

Вечных мучеников чувства,

Показавших на земле

Свет небес в юдольной мгле,

Бронзу в неге, мрамор в муках,

Ум в аккордах, сердце в звуках,

Бога в красках, мир в огне,

Жизнь и смерть на полотне.