Стихи - [26]

Исповеди на миру.

Так задуман дивный труд

Ради вразумленья чад.

Что, наверное, поймут.

И, наверное, простят.

1981

" Не загородить тебя, не спасти, "

Не загородить тебя, не спасти,

Все сама на себе испытаешь,

И потом уже, испитая,

Еще больше сможешь нести.

Не загородить тебя, не сберечь,

Как страшна мне жестокость святая.

Всем испытанная, испитая,

Станешь твердой, как слово и меч,

Как железные корни сосны,

Как стеклянные хвойные иглы…

Ты-то думала — это все игры,

Игры, радости, лепеты, сны.

Нет, не сны, а бессонницы.

Не пути, а распутицы;

Если это начнется, разгонится,

Разбежится, завьется, закружится.

Не загородить тебя, не отдать

Крови собственной бедным донором.

Пусть хоть с гордостью, пусть хоть с гонором,

Все сама должна испытать.

Не заслонить тебя, не загородить

И самой не загородиться…

Лучше было другой родиться

И другой огород городить.

Так невесту выводит отец

На позорище под фатою…

Не испытанной, не испитою

Дай обнять тебя под конец…

Перед тем, как ты вступишь в тень,

Перед тем, как шагнешь в тень,

Дай тебя придержать перед тем,

Как на первую ступишь ступень.

1962

" Скучно жить, питаясь славой, "

Скучно жить, питаясь славой,

Славой — гидрой многолавой.

Поздно жить грядущим днем,

Страшно жить святым огнем.

Лучше жить огнем камина,

Утешаясь беспричинно

И заботясь лишь о нем.

1981

Времена года

Весна

Пришла весна, ее встречают птицы

Веселым пеньем в гуще вешних крон.

Ручей кипит, спеша с рекою слиться,

Его дыханьем ветер освежен.

Порою туч угрюмых вереницы

На воздух надевают капюшон.

Не исчезают беглые зарницы.

И снова слышен птичий перезвон.

В зеленых рощах на заре весенней

Под милый шелест листьев и растений

Спят пастухи и псы хранят стада.

А к ночи на туманные низинки

Воздушных нимф плясать зовут волынки.

И с неба светит вольная звезда.

Лето

Под небом вызревает полдень душный.

Сосна томится, изнывает вол.

Ведет кукушка счет свой благодушный,

Лопочет горлица, поет щегол.

Купается зефир в струе воздушной,

Но от морей борей грядет, тяжел.

И пастушок глядит на небо, скучный,

В предчувствии ближайших бурь и зол.

Ах, человеку каждому знакома

Боязнь небесных молнии и грома,

Когда над головой ревет судьба.

Нам страшно от ее разноголосья.

На тучных нивах буря рвет колосья

И на колени падают хлеба.

Осень

В честь урожая с музыкой и пеньем

В селе веселье ходит ходуном;

И, свален с ног напитком Вакха пенным,

Крестьянин засыпает сладким сном.

Сама природа дышит утомленьем

И, догорая медленным огнем,

Она стоит над праздничным селеньем

И всех к покою призывает в нем.

Под звуки рога, на заре нескорой,

С заряженными ружьями и сворой

Охотники устраивают гон.

И бедный зверь сквозь лес бежит в смятенье,

И в страхе слышит гончих приближенье,

И упадает, выстрелом сражен.

Зима

Закоченев над свежими снегами,

Под резким ветром, дующим в дуду,

Бежать, притопывая сапогами,

И ежась, и дрожа на холоду.

И все ж найти спасительное пламя

И, обогревшись, позабыть беду.

И вновь спешить неверными шагами,

Скользить, пока не упадешь на льду.

Барахтаться, вставать и падать снова

На плоскости покрова ледяного,

И все стремиться к очагу, домой.

И слышать там, в уюте душу грея,

Как из железных врат летят бореи…

Бывает все же радость и зимой![1]

Первая повесть

Поэма начинается раздумьем,

Где мирятся рассудок и чутьё.

Три макбетовских ведьмы,

три колдуньи

Злословят при рождении её.

Поэма начинается Москвою

В свету шарообразных фонарей,

И дружбой невнимательной, мужскою,

И спорами в студенческой дыре…

Но мимо! мимо! Нам бока измучил

Рассудка несгибаемый каркас.

От нами созданных чудес и чучел

Железный век оттаскивает нас.

Он требует не жизни на коленях,

А сердца — безраздельно и сполна.

Так постигают люди поколенья,

Что началась Троянская война.

             1

Был ранний час. Умытые дождями

Сокольники дышали новизной.

Цветные капли на кустах дрожали,

Берёзы удивляли белизной.

Неясный улыбающийся лучик

Блуждал в траве, счастливый от любви.

И бегали средь кочек и колючек

Похожие на буквы муравьи.

Так шел Серёжа к райвоенкомату,

Печаль мешая с этой теплотой

И чувствуя — обрубленные даты

Живут уже, как травы под водой.

Уже почти не тяготят разлуки

(Где мать, сквозь слёзы,

                     с поцелуем в лоб.

И торопливо переданный в руки

С домашним скарбом пёстрый узелок).

Какое-то бессмысленное счастье,

Подобное начавшемуся дню.

— А с Верой даже и не попрощался!

Пожалуй, я оттуда позвоню…

Наверное, той самой беспричинной

Беспечностью отмечены вокруг

Все странствия из мальчиков

                        в мужчины

И постиженье подлинных наук.

Мы дожили до дней такого ранга,

До наших дней, где наши чудеса.

(Как Павка" говорил: дойдём до Ганга,

И Мишка"" про романтику писал.)

Романтика! она ещё нам снится,

Курлыкают степные журавли,

Когда её на западной границе

Уже вминают танки в колеи;

Когда слепым кочевьем бредят шляхи

И дымом сёл прогоркли вечера

И косят разноцветные рубахи

На всех дорогах вражьи «Мессера»;

И съедена последняя буханка,

И гибель нам пророчат старики…

Но осаждённый полуостров Ханко

Ещё обороняют моряки.

Ещё райком, решив без протокола

Бесспорно оставаться на местах,

Не директивы требует, а тола,

О взорванных мечтая поездах.

Ещё мечта достойна испытанья,

Она готова к жизни кочевой.

Ещё дерётся партизанка-Таня