Стихи - [12]

Шрифт
Интервал

Я буду к самому себе жесток
в разгаре ночи
и в разгуле дня.
Пока не станет
               струнный холодок
звенящею частицею меня…
Нависну над гитарой, как беда.
Подумаю,
         что жизнь уразумел…
Но, может,
всё же выскажу тогда
то,
что сказать словами
не сумел.

[1971–1973]

Скорость

Всё дело в скорости!
Есть высший
            прок
в тугой покорности
пустых дорог.
Зари окалина
легла в траву.
Недомогания,
ау!
Ау!..
Опять взрывается
в волне
весло.
Опять сливаются
добро и зло!
Да,
    так уж водится:
разверзлась даль.
И только возгласы:
"Наддай!
Наддай!.."
Сомкнулся в линию
поток
      секунд.
И слёзы длинные
к вискам текут.
И ветер —
          посвистом.
И боль в боку…
А кто-то
попросту,
по холодку,
по краю-бережку
идёт едва,
мурлычет песенку,
забыв слова.
Нагнувшись,
            медленно
из речки пьёт…
И, —
тем не менее, —
не отстаёт.

[1970–1972]

" Смеркается. "

Смеркается.
Пахнет песком перегретым…
Но я не об этом!
Совсем не об этом…
Я знаю, как трудно рождается
                             слово.
Когда оно истинно.
И безусловно.
Прозрачно.
Пока что ни в чём не повинно…
А ты,
      надрываясь, грызёшь пуповину
и мечешься:
— Люди!
Вы слово
         искали!
Берите!
Пока его не затаскали.
Скорее!
Пусть кто-нибудь станет
                        пророком…
Нависла жара над высоким порогом.
Кукушка старается:
чет или нечет.
У самого уха стрекочет кузнечик.
Шуршит муравейник.
Ворона фальшивит.
И стебель цветка под пчелою
                            пружинит.
Готовятся к полднику жители ясель.
Зелёною тучею кажется ясень.
Он что-то бормочет надменно
                            и глухо.
Он так величав,
что становится глупо
рядиться в пророка,
считаться поэтом…
Но я не об этом.
Совсем
       не об этом.

[1970–1972]

Ностальгия

Ностальгия бывает
                  по дому.
По Уралу,
по Братску,
по Дону.
По пустыням и скалам белёсым,
невозможно прозрачным берёзам.
По степям, где метели тугие…
У меня
по тебе
ностальгия.
Ностальгия
           по каждому вздоху.
Ностальгия
           по тихому стону.
По твоим просыпаньям тяжёлым.
По глазам и плечам обнажённым.
По мгновеньям, когда ты со мною.
По ночному бессонному зною.
По слезам
и словам невесомым.
По улыбке
и даже по ссорам!
По губам,
          суховатым с морозца…
Я,
решив с ностальгией бороться,
уезжаю!
Штурмую платформы…
Но зачем-то
ору в телефоны!
Выхожу из себя от восторга,
дозвонившись до Владивостока!
Ошалев от колёсного писка,
сочиняю длиннющие письма.
Умоляю тебя:
             "Помоги мне!
Задыхаюсь
от ностальгии!.."
Ты молчишь.
Ты спасать меня
                медлишь…
Если вылечусь —
тут же
заметишь.

[1967–1970]

" Я богат. "

Савве Бродскому

Я богат.
Повезло мне и родом
                    и племенем.
У меня есть
Арбат.
И немножко свободного времени…
Я
подамся
от бумажных
            запутанных ворохов
в государство
переулков,
           проспектов
                      и двориков.
Всё, что я растерял,
отыщу в мельтешении радужном.
Где витой канделябр
и бетонные глыбины —
рядышком.
Где гитары
           щекочут невест,
где тепло от варений малиновых.
Где колясок
            на каждый подъезд
десять —
детских
и две —
инвалидных.
Там, где будничны
тополя
       перед спящими школами.
Там, где булькают,
как вскипевшие чайники,
                        голуби.
Выхожу не хвалить,
не командовать
               уличной вьюгою.
Просто так
улыбаться
          и плыть
по Арбату
седеющим юнгою.

[1967–1970]

Колыбельная

Спят девочки
             Галина и Елена.
Два светлячка.
Две льдинки.
Две невесты.
Тень занавески
               выгнулась нелепо.
И кажется, что дышит
занавеска.
Девчонки спят…
А мы с тобою
             взглянем
на то,
к чему приглядываться
                      стоит!
Вот небоскрёб,
как градусник, стеклянен.
И лифт внутри его —
                    как ртутный столбик.
Он лезет вверх.
Потом
      летит обратно.
Он мечется.
Он сам с собою спорит.
(Наверно, у больного —
                       лихорадка.
Наверное, больной
себя не помнит!)
И улицы
        дымятся, как порезы!
Бетон дорог
дождинками исколот.
Совсем не зря
              холодные компрессы
неслышных облаков
легли на город…
Земля уснула,
              сжавшись, как ребёнок.
Пронизаны ладошки
бледным светом.
И звёзды,
          будто стая перепёлок,
по небу разбрелись.
А в небе этом
луна повисла
             сочно и нахально.
Девчонки спят,
смешно развесив губы…
Как я хочу,
чтобы от их дыханья
вдруг запотели
все стереотрубы!
Вдруг запотели
стёкла перископов
и оптика
         биноклей генеральских!..
Девчонки спят.
Трава растёт в окопах.
Тоскует лес
            о предрассветных красках.
И тишина похожа на подарок.
И призрачно
берёзы холодеют…
Пусть окна
           стратегических радаров
от детского дыханья
запотеют!..
Пророчит ранний мох
                    грибное лето.
Спят девочки
             Елена и Галина.
Забывшись на мгновенье,
спит планета.
И руки
       сложены,
как для молитвы.

[1967–1970]

Пегас

Заполнены дворы собачьим лаем,
На улице гудит нетрезвый бас…
В век синхрофазотронов
                       мы седлаем
лошадку
под названием
Пегас.
Вокруг неё —
             цветочки и зловонье.
И дождь идёт,
как будто напоказ…
Мотает непокрытой головою
лошадка
под названием
Пегас.
Она бежит,
           она слюну роняет.
И всё-таки —
уже в который раз —
тихонечко
          ракеты
                 обгоняет

Еще от автора Роберт Иванович Рождественский
210 шагов

«210 шагов» – это поэма о времени, о шагах истории, о бессмертном и незыблемом в ней, Москва, Красная площадь, Мавзолей, люди, свершившие Октябрьскую революцию и отстоявшие ее завоевания, молодежь, комсомольские стройки, торжество советского бытия – вот главные напряженные мысли поэмы, ее главные чувства.От издательства.


Алешкины мысли

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вся жизнь впереди…

Роберт Рождественский среди шестидесятников «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Анненского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, не случайно ведь и в поэзию он ворвался поэмой «Моя любовь».


Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание.


Эхо любви. Стихотворения. Поэмы

Великие стихотворения большого поэта Роберта Рождественского собраны в этой книге как удивительное воплощение подлинной любви к этому прекрасному миру, к Родине, к женщине, к детям, ко всем людям. Звенящий, светлый, кристально ясный мир Роберта Рождественского – естественное проявление его личности, его души, его судьбы. В книге представлены лучшие стихотворения и поэмы автора.


Не надо печалиться, вся жизнь впереди!

Роберт Рождественский (1932–1994) – выдающийся советский переводчик и поэт плеяды «шестидесятников», чьи стихи нашли отклик у народа благодаря своей пульсирующей современности и нравственному пафосу. Тексты Рождественского – это биография целого поколения, его судьба и история, насыщенные разными настроениями, но по-своему прекрасные. В этот сборник включены лучшие стихи, статьи и черновые записи поэта, позволяющие проследить весь путь его становления как литератора, понять, как менялись взгляды и темы его творчества.


Рекомендуем почитать
Лучшие стихи

Перед вами – сборник лирики, статей и черновых записей Роберта Рождественского (1932–1994), одного из плеяды «шестидесятников», поэтов «оттепели», переживших свою страну.


Мгновения. Мгновения. Мгновения…

Перед вами — сборник гражданской лирики, статей и черновых записей Роберта Рождественского (1932–1994), одного из плеяды «шестидесятников», поэтов «оттепели», переживших свою страну. Стихи расположены в хронологическом порядке, от ранних, наивных клятв пятидесятых («не изменю флагу цвета крови моей») до горьких последних стихов начала девяностых («ты меня в поход не зови, мы и так по пояс в крови»). Составители намеренно не вычеркивали излишне «коммунистические» стихи: на их фоне видно становление поэта, его взросление.


Это время

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мы долгое эхо друг друга

«Я знала, что многие нам завидуют, еще бы – столько лет вместе. Но если бы они знали, как мы счастливы, нас, наверное, сожгли бы на площади. Каждый день я слышала: „Алка, я тебя люблю!” Я так привыкла к этим словам, что не могу поверить, что никогда (какое слово бесповоротное!) не услышу их снова. Но они звучат в ночи, заставляют меня просыпаться и не оставляют никакой надежды на сон…», – такими словами супруга поэта Алла Киреева предварила настоящий сборник стихов.