Стихи - [16]

Ведь только лишь год… но утраты

И сотнями лет не сочтешь.

Тогда я не думал серьезно,

Что нам эта встреча нужна.

Все в жизни и рано, и поздно

Для всех и во все времена.

1945

«День и ночь я давно перепутал…»

День и ночь я давно перепутал,

Ветер голову мне закружил,

И тебя и меня он закутал

Разноцветною радугой лжи.

Да и имя, что даже в похмельи

Мне звучит, как священный псалом,

Предаю я на этой постели,

Пропиваю за этим столом…

Потому ли, что жизнь нелегка мне,

Голова тяжела и мутна,

Или в пьяной пророческой травме

Неизбежная правда видна, —

Но в глазах твоих — мутной трясине

Вижу я через годы вперед,

Как другая, любимая ныне

Равнодушно меня предает.

1945

Петербург

Суровый гигант, у обрыва

Едва удержавший коня,

И северный ветер с залива,

И ночь — продолжение дня.

Столица на почве бесплодной,

Мираж на мильонах костей,

Ты призрак немой и холодный

В сиянии белых ночей.

В глаза твоей жизни небывшей,

Затоптанной в серый гранит

Царь-ангел в улыбке застывшей

С высокой колонны глядит.

Столица твой образ бесценен,

Но, в вихре враждебных начал

С монгольскими скулами Ленин

Твою красоту развенчал.

И смотрит чухонское небо,

Белесою ночью и днем,

Как бронзовый всадник от гнева

Низринулся в бездну с конем.

1946

«Пусть ветер поет за окном…»

Пусть ветер поет за окном —

Мы как-нибудь все же живем,

Смеемся, поем иногда,

Забыв, что уходят года.

Заботой себя не тревожь —

Все глупо, все пусто, все ложь…

Сегодня целуй одного,

А завтра забудешь его.

Пусть будет он близок и мил,

Но трудно любить средь могил…

И ветер колотит крылом

В пустой и разрушенный дом.

1946

«С тобой мне легче, потому что ты…»

Люшеньке

С тобой мне легче, потому что ты

Сама страдаешь и поешь при этом,

Мы оба терпкой грустью налиты,

Как пруд осенний, бледным лунным светом.

С тобой вдвоем — я все перетерплю,

Все позабуду, выпою, развею…

Не потому ль назвал тебя я — Лю,

Что полностью сказать: лю-блю — не смею?

1946

«Всегда со мной в работе иль покое…»

Всегда со мной в работе иль покое,

На улице иль в комнате моей,

Певучее и нежное такое,

Созвучие из солнечных лучей.

Всегда во мне, как огненное пламя,

Горящее бессменно день и ночь,

Поющее в моей душе стихами,

Зовущее все в жизни превозмочь

И в холоде, и в пламени, и в дыме

И в ясности, и в сумерках, во сне

Что может быть прекрасней и любимей,

Чем это гармоническое имя,

Поющее, живущее во мне.

Весна

Опять в окно заря

        и воздух полон хмеля,

Весенних запахов,

        тревожащих мой сон…

Я рву с календаря

        последний день апреля,

Как год назад в саду

        рвал первых роз бутон.

Так каждою весной

        мы окна открываем,

И, улыбаясь утренней заре,

Доверчиво,

        по детски, забываем,

О том, что все, увы,

        уходит в октябре.

«Я не первый с тобой, не последний…»

Я не первый с тобой, не последний,

И не первая ты у меня,

В этой чувственной нашей обедне

Ночь закрыла сияние дня.

Оттолкни, оскорби, я не струшу,

Знаю я, мой мучительный друг,

То, что камни в усталую душу

Попадают из ласковых рук.

1946

«Сегодня вечер ветреный и теплый…»

Сегодня вечер ветреный и теплый.

Мы в этой комнате, от дыма голубой…

Как хорошо мне в этой жизни блеклой

Поговорить, любимая, с тобой…

Спит девочка, сложив ручонки,

Жизнь и ее успела обокрасть…

Давно ли ты сама была девчонкой,

Совсем не думая про боль и страсть…

Забылось все, давно потухло пламя,

И боли нет и страсти тоже нет.

Целую я холодными губами

Нет, не тебя, а детский твой портрет.

1946

«А письма все короче и короче…»

А письма все короче и короче,

Все суше и неласковей слова…

Я скоро доживу до сжатых строчек:

«По-прежнему работаю, жива»…

Ты знаешь, мне и этого не надо,

Привык один смотреть я из окна,

Когда выходит осень за ограду,

Смертельною желтухою больна.

Там где-то бьются в сумасшедшем ритме

Чужие жизни в каменных мешках…

И тянется рука невольно к бритве,

А сердце ждет последнего прыжка.

Но толку нет в случайно вскрытой вене:

Живи, топись, стреляйся, прыгай, пей —

Ты ничего на свете не изменишь

Ни жизнью и ни гибелью твоей.

Мир не заметит, солнце не погаснет,

И пульс не остановится живой

Когда один какой-то череп хряснет

О выпуклые камни мостовой.

1946

«Я был плохим. Да, ты права, не спорю…»

Я был плохим. Да, ты права, не спорю,

Был хуже всех — отцов, мужей, людей.

Я не сочувствовал чужому горю

И не искал сочувствия нигде.

Я не старался с этой жизнью ладить,

И спорить с ней я тоже не хотел,

Писал не денег и не славы ради,

Писал тебе… Я просто жил и пел.

Я совершал ошибку за ошибкой,

Не различал ни в чем добра и зла,

Склоняясь только пред твоей улыбкой,

Пред отблеском обманного тепла.

Ни прошлое меня не волновало,

Ни будущее — что мне времена,

Когда заря над городом вставала

Из одного, из твоего окна.

Я знал, что жизнь встает с другим рассветом,

И все цветет от солнечных лучей,

Но для тебя я забывал об этом,

И для тебя я был всегда ничей.

И вот теперь, когда закрылся ставень,

И нечем жить, и улица темна,

Ты не имеешь права бросить камень

В того, кто пел у твоего окна.

1947

«Здесь Тютчев жил, здесь он встречался с Гейне…»

Здесь Тютчев жил, здесь он встречался с Гейне;

Взволнован величавой стариной

Я прохожу почти благоговейно

По улицам, разрушенным войной.

И, поднимаясь к призрачным вершинам,

Я забываю то, что жизнь не та,

Что мир отравлен кровью и бензином,