Стихи - [8]

 Уселся рассерженный ветер

 горе на уступы,

 и Пифагор, здешний тополь,

 столетнюю руку

 занес над виновной луною,

 чтоб дать оплеуху.

 ВОСТОЧНАЯ ПЕСНЯ

 Кристаллизованным небом

 вызрело тело граната.

 (Зерна - янтарные звезды,

 пленки - подобья заката.)

 Небо его иссушилось,

 в лапище времени лежа,

 кажется старческой грудью

 в желтом пергаменте кожи.

 И стал черенком лампадки

 сосок, чтоб светить прохожим.

 Плод этот - крошечный пчельник,

 кровью наполнены соты.

 Женские губы, как пчелки,

 строят всегда их с охотой.

 Не потому ли так весел

 смех его тысячеротый.

 Спелый гранат - это сердце,

 что над посевом стучится,

 и, зная, как оно гордо,

 не поклюет его птица.

 Как человечье, снаружи

 оно кожурою жестко.

 Но только пронзи - и брызнет

 весенней зари полоска.

 Гранат - сокровище гнома,

 того, что вел разговоры

 с девочкой Розой, блуждавшей

 в чаще дремучего бора.

 Того, что в яркой одежке

 и с бородой серебристой.

 До сей поры еше прячут

 это сокровище листья.

 Сколько рубинов и перлов

 в кубке янтарном таится!

 В колосе - хлеб наш. В нем слава

 жизни и смерти Христовой.

 Символ терпенья в маслине

 и постоянства людского.

 Яблоко - завязь соблазна,

 плод, пробудивший земное,

 капелька времени она,

 связанная с сатаною.

 Плачет цветок оскверненный

 в сочном ядре апельсина;

 пламенным золотом стал он,

 белый в былом и невинный.

 Распутством пьяного лета

 рожден виноград мясистый,

 но церковь благословеньем

 хмельной его сок очистит.

 Каштаны - очаг вечерний,

 поленьев треск, запах дыма

 и память о чем-то давнем,

 как кроткие пилигримы.

 Желуди - детская сказка,

 что в сердце навеки хранима.

 Айва золотится кожей,

 как чистота и здоровье.

 Гранат же - небесный кубок,

 полный священною кровью.

 То кровь земли,чье тело

 ручей иглой своей ранил.

 То кровь голубого ветра,

 ободранного горами.

 Кровь моря под острым килем,

 реки - под напором весел.

 Гранат - предыстория крови,

 той, что в себе мы носим.

 Замысел крови, вмещенной

 в шар, терпковатый и крепкий.

 Наш череп и наше сердце

 напоминает он лепкой.

 O спелый гранат, горящий

 среди зеленой прохлады,

 плоть от Венериной плоти,

 смех многошумного сада.

 Для мотыльков ты солнце,

 застрявшее в предвечерье,

 в червей же вселяешь ужас -

 обжечься боятся черви.

 Ты лоно плодов грядущих,

 ты светоч жизни, планета

 в небе ручья, цветущем

 красками позднего лета,

 вместилище неутолимой

 страсти земного света.

 ПОЛЕ

 У неба пепельный цвет,

 а у деревьев - белый,

 черные,черные угли -

 жнивье сгорело.

 Покрыта засохшей кровью

 рана заката,

 бумага бесцветная гор

 скомкана, смята.

 Прячется серая пыль

 в овраг придорожный,

 ручьи помутнели, а заводи

 уснули тревожно.

 Колокольчики стада

 звенят несмело,

 водокачка застыла

 и онемела.

 У неба пепельный цвет,

 а у деревьев - белый.

 БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ

 Море смеется

 у края лагуны.

 Пенные зубы,

 лазурные губы...

 - Девушка с бронзовой грудью,

 что ты глядишь с тоскою?

 - Торгую водой, сеньор мой,

 водой морскою.

 - Юноша с темной кровью,

 что в ней шумит не смолкая?

 - Это вода, сеньор мой,

 вода морская.

 - Мать, отчего твои слезы

 льются соленой рекою?

 - Плачу водой, сеньор мой,

 водой морскою.

 - Сердце, скажи мне, сердце, -

 откуда горечь такая?

 - Слишком горька, сеньор мой,

 вода морская...

 А море смеется

 у края лагуны.

 Пенные зубы,

 лазурные губы.

 ДЕРЕВЬЯ

 Деревья,

 на землю из сини небес

 пали вы стрелами грозными.

 Кем же были пославшие вас исполины?

 Может быть, звездами?

 божьего взора

 и страсти горней.

 Деревья,

 сердце мое в земле

 узнают ли ваши суровые корни?

 ЛУНА И СМЕРТЬ

 Зубы кости слоновой

 у луны ущербленной.

 О, канун умиранья!

 Ни былинки зеленой,

 опустелые гнезда,

 пересохшие русла...

 Умирать под луною

 так старо и так грустно!

 Донья Смерть ковыляет

 мимо ивы плакучей

 с вереницей иллюзий -

 престарелых попутчиц.

 И как злая колдунья

 из предания злого,

 продает она краски -

 восковую с лиловой.

 А луна этой ночью,

 как на горе, ослепла -

 и купила у Смерти

 краску бури и пепла.

 И поставил я в сердце

 с невеселою шуткой

 балаган без актеров

 на ярмарке жуткой.

 МАДРИГАЛ

 Твои глаза я увидел

 в детстве далеком и милом.

 Прикасались ко мне твои руки.

 Ты мне поцелуй подарила.

 (Все тот же ритм часы отбивают,

 все те же звезды в небе сияют.)

 И сердце мое раскрылось,

 словно цветок под лучами,

 и лепестки дышали

 нежностью и мечтами.

 (Все тот же ритм часы отбивают,

 все те же звезды в небе сияют.)

 А после я горько плакал,

 как принц из сказки забытой,

 когда во время турнира

 ушла от него Эстрельита.

 (Все тот же ритм часы отбивают,

 все те же звезды в небе сияют.)

 И вот мы теперь в разлуке.

 Вдали от тебя тоскуя,

 не вижу я рук твоих нежных

 и глаз твоих прелесть живую,

 и только на лбу остался

 мотылек твоего поцелуя.

 (Все тот же ритм часы отбивают,

 все те же звезды в небе сияют.)

 КОЛОСЬЯ

 Пшеница отдалась на милость смерти,

 уже серпы колосья режут.

 Склоняет тополь голову в беседе

 с душою ветра, легкой, свежей.

 Пшеница хочет одного: молчанья.

 На солнце отвердев, она вздыхает

 по той стихийной широте, в которой

 мечты разбуженные обитают.

 А день,

 от света и звучанья спелый,

 на голубые горы отступает.

 Какой таинственною мыслью

 колосья заняты до боли?

 И что за ритм мечтательной печали