Стезя - [49]

А Ване – что, как выпарится в бане,

Да выпьет ковш колодезной воды,

Да из кладовки тульскую достанет,

Да развернет:

Порадуйтесь, деды!

А уж потом душевно и сердечно

Он с ними речи водит дотемна:

– Что Самотлор?

Он зеркало, конечно,

В нем в полный рост страна отражена

И так и этак к теме прикоснется,

То против шерсти, то шутя-любя,

Но непременно к зеркалу вернется:

– Не век же любоваться на себя!

Вот мы гремим:

Победы и успехи!

И рапортуем, гордости полны,

А ведь латаем дыры и прорехи

Авральной экономики страны.

Я так скажу про нашу

«Быль и сказку», –

И пробежит по кнопочкам слегка, –

В слова уходит крепкая закваска.

Хозяйственная сметка мужика...

– Все так, Иван, –

Дедок поддакнет с жаром,

Который сам философ испокон, –

Но почему... зачем почти что даром

Мы гоним нефть по трубам за кордон

В запас бы свой,

В цистерны там, на склады,

Иль в погреба?

Сощурится хитро.

– Не знаю, дед!

А если б знал,

Как надо! –

Давно уж был бы член Политбюро...

Так до кичиг сидят.

А там затопят – за печью печь.

Механика проста.

И говорят...

А нас сюжет торопит

На этот раз в охотничьи места.

И с ружьецом –

Тугой рюкзак на плечи –

Сквозь глушь тайги – урман и бурелом,

Хоть жаль села с дедами у крылечек,

Где нынче пусто, будто после сечи:

Одни деды да память о былом.

8

Ни рябчика, ни кулика,

Ни утки, ни тихой казарки.

И речка – былая река! –

Мазут да разводы солярки.

Повыжжен, побит краснотал,

Осинник – в молчании – страшен.

Понятно б, Мамай побывал,

А то ведь российские, наши.

Легко положили тайгу,

Задора полны и здоровья...

Нет, живописать не могу,

Душа обливается кровью.

Эх, горе тебе, бурундук,

Беда вам, синицы и сопки.

Лишь дятел-трудяга – тук-тук! –

Работает в счет перестройки.

Надсадно кричит воронье,

Кружа, будто мерная вьюга.

И мудрое жало свое

Под кочкою точит гадюка.

Сижу, шевелю костерок,

Ни писка, ни свиста, ни пенья...

Ужель это вправду итог –

Стремительный взлет ускоренья?

9

Пастуший чум – собрат крестьянской хаты:

Простой очаг и утварь – все при нем.

Его поэт Лапцуй воспел когда-то,

А нынче мы здесь лазаря поем.

Отсюда не уедешь на попутке,

На карту глянешь, оторопь берет.

Вот и кукуем здесь какие сутки:

Авось пришлет начальство вертолет?

Но в небе ни просвета, ни прорехи,

Ни хоть какой-то синенькой каймы.

И связи нет: магнитные помехи

Да близкие – из Арктики! – шумы.

За стенкой чума тяжкий вой метели,

А все ж надежда теплится слегка.

Мы с непривычки в чуме очумели,

Пообросли, щетина – два вершка.

Наелись – во! – морозной строганины,

Прожгли, хоть выбрось, шубы и пальто,

А он сидит, как бог на именинах,

А он, хозяин чума, хоть бы что!

Его лицо, как древняя икона,

Одежка – театральный реквизит.

Он на флакон – пустой! – одеколона

Похмельным взором сумрачно косит.

Как будто ищет знаки Зодиака

И в нас бросает вещие слова: –

– «Тройной» начальство выпило, однако,

а ненцу ладно – «Красная Москва»...

О, этот взор лукавый и печальный!

О, этот чум на краешке земли!

Считай, «решен» вопрос национальный:

И на Ямал нефтяники пришли.

Их каждый шаг замешан на бетоне,

И суетлив плакатный их язык.

Под колесом, под гусеницей стонет

Олений ягель.

Плачет тундровик.

Вот он сидит, кладет в очаг полешки

И монотонно угли ворошит,

И, будто встарь, поет: «Мои олешки!

Вожак хороший, нарты хороши!»

И вот уж в путь собрался деловито

К стадам своим.

– Куда же ты, постой! –

Олешки, как положено, копытом

Определяют азимут простой.

А ведь пурга до звезд,

Стена стеною,

Так завернет, что и сугроб – жилье.

Уж это точно сказано – не мною! –

Но согласимся: каждому – свое.

10

Когда стоял я в рубке за штурвалом,

Когда сквозь льды ломился прямиком,

Я знал, что ждет за каменным Уралом :–

Земля, где рос и бегал босиком.

Когда тайфун ломал нас у Кореи

И чуть мерцал маяк береговой,

Я вспоминал огни Харасавэя,

Таежный путь на Новый Уренгой.

И горизонт в железе нефтевышек,

И в двух шагах Полярную звезду,

Где школьный друг к морям студеным вышел

По-флотски, чуть качаясь па ходу.

А с ним еще – особый, не особый, –

Отчаянного племени народ.

Их дождь сечет, мороз берет на пробу,

Да и комар характером – не мед.

А что – Иван?

Хитро соображая

Он скажет так:

– А ну ребром вопрос!

Хороший дождь – прибавка урожаю,

И, без сомнения, труженик мороз!

Как наведет январские мосточки,

Лети,

газку подбрасывай,

не трусь...

Мне б также сладить с пушкинскою строчкой:

«Над вымыслом слезами обольюсь».

Но эвон сколько жизненных реалий –

Суровых бед, сомнительных побед.

Опять стою на аэровокзале,

Беру транзитный авиабилет. А там – в тайгу?

В моря – в штормовый грохот?

В поля родные –

в звонкие хлеба?

Простой сюжет отпущен мне эпохой,

Где линия заглавная – Судьба.

1981–1989

РАЙОННЫЕ СТАНСЫ

1

На ладан дышат ад-и-райсобес,

Казна пуста, в хозяйствах не до жиру,

На месяц сена, силоса – в обрез,

Солому с крыш сдирают фуражиры.

А тут козел возник, едрена мышь!

В райцентре бродит, вроде санитара,

Жует листы предвыборных афиш –

Собчачий бред чубайсого Гайдара.

Козлу начхать на кворум, паритет,

На легитимность всяких пристебаев,

Уперся рогом в суверенитет,

Как президент казахов Назарбаев.

А земляки? Привыкли рвать гужи!

Но тут впервой прищучило Иванов:

На случай стычки роют блиндажи

От сопредельных козней «нарсултанов».

Еще – ЧП. Как вспомнишь, ё-моё,

Домой вернувшись с бала-карнавала,