А не просто в деле личном –
Места жительства строкой.
Словом, как и было нужно,
Вся – от отчего села
До Ямала, до Бердюжья
Домом творчества была.
2
Ряд стожков. Полянка. Лоси.
Кольцевой изгиб – река...
Вот лечу в Тюмень. И косит
Быстрый лайнер облака.
Хороню перед посадкой
Различить из всех примет
То этаж старинной кладки,
То коробку наших лет.
Перевернутые лодки
Неживые до поры,
И церквушки абрис четкий
На излучине Туры.
И в окрестности неяркой,
Что тайгой обнесена,
Огоньки электросварки
И цепочки трасс...
Она!
Град – столица нефтяная.
Полевая и лесная,
На крутом изломе дня,
Четырем векам родня!
На ветрах, снегах, железе.
На путях побед и бед...
Хоть в каком бери разрезе,
Все равно роднее нет!
3
Какая встреча:
Старый друг-приятель
Из дальней школьной памяти воскрес!
Возник в толпе
И вот уж рядом – нате:
– Привет, старик! Откуда ты?
– С небес! – Затискал враз,
Ладонь его, как терка,
Лицо в бородке сизой, как в дыму.
Он возбужден, строчит скороговоркой,
А тут еще – динамик.
Чтоб ему!..
Как на ходу расскажешь жизни повесть?
Покурим наспех разве. И – пора!
Мой школьный друг летит почти на полюс,
В Харасавэй, на белые ветра.
– А помнишь ты?.. –
И что-то держит властно.
– Ну как же, как... –
Считай, нам повезло!
И детских лет: полянки, избы, прясла
Ласкают душу горько и светло.
И как забыть?!
Из той голодной, лютой,
Из тон поры – крапивы, белены
Да из того победного салюта
Мы поднялись – поскребыши войны.
Один был выход:
Жми на все педали
И в наше завтра светлое рули!
И вот уж нам медалей наковали,
И рюмкой круговой не обнесли.
Глоток, другой –
И хмель пошел по венам,
И стыд глаза не колет,
Пей до дна!
А во хмелю и море по колено,
И ложь вождей не столь уже страшна.
– До встречи, что ль?
Прощаемся, итожим.
И тискаем друг друга,
Руки жмем.
– Уж как-нибудь, уж где-нибудь,
Да что же,
Как говорят, не в первый раз живем!
4
И то сказать...
С тою, припоминаю,
Такой же день,
Полозьев скрип и хруст.
Мне десять лет
Я Пушкина читаю:
«Друзья мои, прекрасен наш союз!»
А со двора,
Откуда стужей свищет,
Из облака,
Из снега,
От ворот
Отец заходит,
Кнут за голенищем,
Конфеты городские достает:
– Обдунь и ешь!
– Обдуну...
– Ладный парень,
А вот еще подарочек тебе... –
Картинка,
А на ней угрюмый барин
Изображен в приземистой избе, –
В каком-то там Березове,
Опальный.
На крупном пальце светится кольцо.
И свет свечи,
Почти что погребальный.
Не веселит сановное лицо...
А в окнах вьет,
Гудит во мгле чердачной,
И выдувает солнце со двора.
Мне десять лет,
Душа – родник прозрачный,
Мне очень жаль сподвижника
Петра.
И хоть сладка медовая конфета,
Хоть веселится вьюга, хохоча,
Тревожно мне
Над книгою поэта:
Опальный князь,
Оплывшая свеча.
Вот-вот бояр раскроется измена...
Вот предадут Лжедмитрия огню...
А мой отец несет на вилах сено.
Кладет а кормушку верному коню.
5
Не похвальба роскошная, не фраза:
Мы шли вперед на приступ и – «ура!».
И вот он факт березовского газа,
И век уже не тот, что был вчера.
Он торопил,
Подбадривал: скорее!
Он обещал,
Он верил: заживем!
Пылал Вьетнам.
Держала фронт Корея.
И тут крепись: подписка на заем.
Но каравай и корочку – по-братски,
И на лугу артельно: вжиг да вжиг!
И, глянь, ремень,
Ремень еще солдатский
Приотпустил на дырочку мужик.
И вот оно:
Машинный ты иль пеший
Тележный или санный –
Не вопрос: – А шапки ввысь!
В тайге проснулся леший –
Тюменский новоявленный колосс!
Заклокотал.
Пошел с глубинным рыком
Скликать людей с иных земель и вод.
И с наших мест бердюжских –
Удержи-ка! –
Таежным ветром стронуло народ.
В Урай, в Сургут – –
Под северные звезды!
На Самотлор, Там тоже горячо. –
Ну кто со мной, Давай, пока не поздно! –
Ушел мой друг,
Котомку – на плечо.
Умчал сосед,
Оставил дом и лодку.
(Мол, там висят на елках калачи!)
«Ну кто со мной?» -
Гремело в околотке.
Деды не одобряли: –
Трепачи! –
В последний раз будил деревню Ваня
Наш гармонист.
И пел. Ах, как он пел!
В ту ночь петух
Отчаянно горланил
И конь – в лугах –
Все боталом звенел.
Вздыхал телок протяжно за стеною,
И мать вздыхала, фартук теребя...
Ушел и я – прости, село родное,
За все, что я не сделал для тебя...
6
Прославились, прогремели,
Встречай успевай гостей!
Наехало в самом деле –
Всех рангов и всех мастей.
Чужих языков и наций –
Все на нефтяной волне –
Охотники до сенсаций
И люд деловой вполне.
Вот браво, как новобранцы
(Ах, вгонит мороз в тоску!)
Шагают американцы
По Нижневартовску.
Дубленки – о'кей! – фигуры! –
Для дела, не для красы.
И киноаппаратура
Работает как часы.
Шагает, в улыбке тает
Японец, как в полусне.
И факельный свет играет
На стеклах его пенсне.
Победный, в походке ловкий,
Привычный до злых ветров,
Идет Самотлор – в спецовках
Рабочих и мастеров.
Глубинный и крепко сбитый
Под северною звездой.
Стремительно знаменитый,
Отчаянно молодой.
7
Он народился резвым и речистым,
И громогласно – сразу за дела.
Ах, как им любовались журналисты,
Как били – все о нем! – в колокола.
Хвалили все – кто одою.
Кто – песней,
Все восторгались –
Слава и виват! –
И стихотворец, миру неизвестный,
И, с косяком наград, лауреат.
Как быстро годы минули,
Как скоро
Тускнеет легковесная строка...
И все ж я в ряд героев Самотлора
Законно ставлю Ваню-земляка,
Ведь он давно при нефти и при газе,
Везет свой воз
И не кричит «ура!».
Вот отпуск взял,
Дедов степенных сглазил:
– Ну что, не надоели севера?!
