Стезя - [45]

Не сразу сработал запал.

И слабым зарядом тротила

Лишь вздыбило несколько шпал.

Ввязались охранники в драку,

Хоть было не густо штыков.

Но все порешила атака

Ревкомовцев-большевиков.

Споткнулись под пулями трое,

Но многих сразил и финал:

Впервые отпели героев

Под «Интернационал».

5

– Бери, господин хороший!

Пошел же народ-обормот...

Всего за мильен галоши,

А он тебе – выкусь вот!

– Меняю на пуд пшеницы

Керенского сапоги...

Уездная град-столица

Неспешно вела торги.

Толкались в народе сером:

Шинель мировой войны,

Винтовки милиционеров,

Крестьянские зипуны.

Калеченый люд – военный,

С крестами и без наград.

Поодаль в кругу почтенном

Захарова сытый зад.

Нудил:

– Довели до точки,

Поднимемся ли с колен?

По мне – надевай порточки

И – хоть в бусурманский плен!

– Эсеры... Эх, дали пенку!

– На будущее – урок!

– Зачинщикам главным – стенка,

Другим намотают срок!

– Да, да... Только вновь и скоро

Поплачут большевички...

И вспыхнули, будто порох, Захаровские зрачки:

– Корушин, слыхали ездит?

– Красно охмурять мастак!

– Сейчас мужиков в уезде

Вербует под красный флаг...

6

Отец все с рыбалкой хлопочет,

Смеется, мол, это в крови!

А мать возле печки:

– Сыночек,

Ты зря земляков не гневи!..

Заря заливала избенку,

И радостно было вдвойне

Смотреть на родную сестренку:

Она улыбалась во сне.

Он думал опять о прекрасных,

О славных, о будущих днях,

Грядущих – под знаменем красным,

В каких-то прекрасных огнях.

О счастье, которого ради,

На Зимний ходил в октябре.

А солнышко вниз по ограде

Катилось навстречу жаре.

Катилось, катилось, катилось,

Покуда, не встав на дыбы,

У церкви не остановилось,

У ветхой ее городьбы.

А тут вся округа – домашне,

На церковь привычно крестясь,

Ждала, будто дождика пашня,

Что скажет уездная власть!

И только пудово и грузно,

В кудели бород и усов,

Презрительно семечки лузгал

Синклит деревенских тузов.

Сказал Тимофей:

– Крестьяне!

Крещен я, известно вам,

Но в красное верю знамя,

И жизнь за него отдам.

Царей уже песни спеты,

Настал мироедов час!

Поймите, что власть Советов

Надолго. Она – для вас...

Толпа промолчала.

И с визгом Зарубин взорлил:

– Мужики!

Он брешет...

Убить коммуниста!

– Убъем! – стервенели сынки.

И ринулись.

Ахнули бабы.

Корушин за маузер:

– Ну!

Давай! Тут и ляжете,

Гады! –

И выстрел прошил тишину.

Ушел он под облако.

Стыла Густая небесная синь.

– Сейчас я топориком с тыла!

– Сквитаемся враз. И – аминь!

Шипел кто-то злобно. Померкли

Окрестности. Вопли и рев.

С горячего купола церкви

Скатилась шрапнель воробьев.

Достойней добром отступиться,

Чем тупо ломить на «ура!»

Он видел: светилась на лицах

Горячая сталь топора.

А вскоре на небе багряно

Пластал предзакатный пожар.

Вороны орали над рямом, –

Туда отступил комиссар.

Орали вороны, кружили,

Как будто они заодно

С врагами, что рям окружили,

Кричали: «Убьем все равно!»

Полынные ночи июня,

Багульника цвет неземной.

И радости хочется юной,

Хорошей любви под луной.

Живого тепла и участья,

Простого достатка в избе.

Не много ведь надо для счастья,

Коль молодость вся при тебе!

Измученный гнусом, под утро,

Когда уж ворота скрипят,

Он выполз. Роса перламутром

Цвела. И – нигде «зарубят».

С версту он прополз через поле

Таился в кустах тальника,

Скитался по займищам. Воля!

Не знал, что так воля сладка!

Вот город. И галки на храме.

А там и свои. И вот-вот...

Но там белочехи штыками

Сверкали. И бил пулемет.

И огненно солнце вставало,

И было в огне полстраны.

Не знал он, что это начало

Свирепой гражданской войны.

* * *

Сюжетные поиски слова

Щедрей на родной стороне.

Однажды в село Окунево

Случилось заехать – к родне.

Привычно мотаясь по свету,

Я часто о доме скучал.

И долго в тот вечер портреты

В простенках опять изучал:

Обычные русские люди...

– А этот, прости уж меня,

Спросил я у бабки, –

Кто будет? Вздохнула:

– Да тоже родня!

Брат деда! – промолвила с жаром, –

Он с красными знался. Беда...

– Я слышал, он был комиссаром, –

А что же потом? Ни следа...

– Потом? Не спеши, погоди же!

Стара я. Все жалюсь врачам...

Серьезный он был. И как ты же,

О чем-то писал по ночам.

В нужде они, помнится, жили, –

И эти убивцы, рвачи,

Зарубины, их не любили! –

Она шелестела с печи, –

Что было-то, Господи боже...

Но понял я, бабка права –

Нельзя беспричинно тревожить

Сочившие кровью слова...

Под утро расцветились пожни,

И я в несусветную рань

Умчал по делам неотложным

В какую-то тьмуторакань.

В верхах были крупные свары:

Тот так, тот не этак повел...

Поздней уж про жизнь комиссара

В газете заметку прочел.

А что мне чужие опенки?

И чья тут вина, не вина?

У белых во мрачном застенке

Хлебнул он мурцовки сполна.

Бежал, распростуженный весь, и

Поздней – без вины, без суда,

Погинул он в годы репрессий.

Своих вырубали тогда...

1971, 1995

Снега Самотлора

Вступление

Гонит «Татра», снега утюжа,

Вьюга поет – на белый свет.

Для тарана заходит стужа

И откатывается в кювет.

Я душой принимаю гонку,

Я глазами в дорогу врос.

Гулко вздрагивает бетонка,

Вырываясь из-под колес.

Глушь таежная, снеговая,

Ветры в спину,

грозя,

свистят.

И воронки болот зияют,

Будто нас поглотить хотят.

На пути в знаменитый город,

Пробивая порядки вьюг, мы летим

целиной,

которой

Никогда не пройдется плуг.

Все, чем раньше душа дивилась,

Все, чем жил я до этих пор,

Безоглядно соединилось,

Словно в выдохе –

САМОТЛОР!

1. Панорама Самотлора