Стезя - [15]

Ребятню, мол, сражу наповал!

Что кепчонка? Привычное дело!

А в фуражках я толк понимал.

Захожу. И что деется, братцы!

Так с порога и кинуло в жар:

Ведь на полках, где б им красоваться,

Бесполезный навален товар!

Но держусь я, худой и голодный,

Деловито рублями тряся:

Не найдется ль фуражечки летной

Или флотской, что в золоте вся?

Продавец – на щеке бородавка

(Думал, злюка: проси не проси!) –

Неожиданно из-под прилавка

Подает, как по блату: носи!

И в село по дороге тележной

Шел в обновке я, любо взглянуть:

То сбивал на затылок небрежно,

То на бровь, то на ухо чуть-чуть.

Вот и мама спешит из ограды,

Отпирает калитку с крючка.

Показалось еще – и награды

Тяжелят мне борта пиджачка.

1979

* * *

Эта девочка снится всегда,

В легком платье – полет и парение!

Школьный бал. Выпускные года.

Торопливое сердцебиение.

Что я делал?

Да переживал.

По земле я ходил?

Не по небу ли?

На гармошке играл?

Ну, играл.

Объяснился в любви ей?

Да не было...

Были весны в другие лета,

Торопливые клятвы, признания.

Но вальсирует девочка та,

Обретая второе дыхание...

1979

На рынке

Теперь на местном рынке

Запрещено винцо.

Зато, как на картинке,

Все фрукты налицо!

Прицениваюсь нежно:

Какие румяна!

Цена, она, конечно,

Кусается цена.

Поют веселым скопом

Под гирями весы.

Торчат, как из окопов,

Нездешние носы.

Они торчат недаром,

Делишки не плохи.

Останутся с наваром,

А мне опять – стихи!

Хожу-брожу нелепо,

Чеканятся слова:

– Почем, хозяин, репа?

– Попробуй-ка сперва...

1979

Природа и поэт

И день и ночь, строча, портняжа

По токовищам косачей,

Остатки зимнего пейзажа

Уносит труженик-ручей.

И облачка, что к солнцу жмутся,

Еще по-блоковски чисты,

По, глянь, над пашнею прольются.

Над чем же мучаешься ты?

А ты, прижав портфель к костюму

По грязным лужам держишь путь,

Ведь он, портфель, не фунт изюму

Не пара строф каких-нибудь!

В нем все, что надо:

Птичья тушка,

И рыба – спинка муксуна,

И даже ранняя петрушка.

И хрен.

А этот... на хрена?

А чтоб жене ответить с толком,

Докинув шляпу до гвоздя:

– Достал! – и радоваться долго,

Жестокий дух переводя.

1979

Поленницы

Поленница к поленнице –

И кладка хороша!

Труды мои оценятся,

Ведь вложена душа.

Я по-крестьянски бережно

Минутой дорожу.

Безвестности, безденежью

Топориком грожу.

Поленница – к поленнице,

Кладу, не устаю.

Красивой современнице

Полешки подаю.

Хоть комары-комарики

Едят нас, будь здоров,

Не отступлю от лирики

И на укладке дров.

Да-да, зимой оценится

Старательность моя:

Поленница к поленнице

Березовая!

1979

Герани

Посвящаю моим братьям

Несут как по воздуху сани!

Морозно. И кучер с кнутом.

В огнях неусыпных гераней

Сияет родительский дом.

Приедем, на печь завалюсь я:

– Кто сладко мурлыкает здесь?

Кот Васька проснется на брусе,

Наэлектризованный весь.

Как вкопана, встала упряжка.

– Э – гей! Распрягай рысака! –

И мама... И падает чашка...

Лет двадцать прошло? Иль века?

Опять нас встречают герани.

Но скольких не вижу огней...

Ах, сани, морозные сани,

Безжалостный топот коней!

1979

Неизвестный

В гимнастерке застиранной, скромной,

Да и выправкою – не орел,

Он стучался к нам полночью темной,

Обогрелся и дальше побрел.

Детство, детство!

По белому свету

Сколько сирых прошло и калек!

Но запомнился сумрачный этот,

Неприметный ночной человек.

Может быть, на побывку спешил он,

Может, в полк возвращался назад?

У дороги проселочной стылой

Похоронен боец, говорят.

И душа – то болит, то отпустит:

Столько было чудес на земле,

Что не верится собственной грусти,

Безымянным могилам во мгле.

Вот узнать бы в селеньях окрестных,

Старожилов бы надо спросить:

Не стучался ли к ним неизвестный,

Не просил ли кваском напоить?

1979

В Сургуте мороз

В Сургуте мороз. И в гостинице тесно.

У солнца о нас не болит голова.

Я тоже застрял, и пока неизвестно,

Когда отогреют к полету Ан-2.

Ну как тут не вспомнишь крестьянские сани

Возницу в тулупе, себя на возу,

Как прямо с мороза в натопленной бане

Сияет распаренный веник в тазу.

Ну как не заметишь, что город в запарке,

И в орсовской лавке не продан товар,

И густо над крышей вон той кочегарки

Клубится совсем неизбыточный пар.

В такую бы пору за чаем семейным

Посиживать мирно, не зная хлопот.

Но требует «шайбу» на поле хоккейном

Охочий до зрелищ сургутский народ.

В глубины уходят долота и буры,

Вот только железо – серьезный вопрос –

Нет-нет да не выдержит температуры,

И снова руками разводишь: моро-оз!

1978

На улочках Увата

И тишина, и белый русский снег

На деревянных улочках Увата.

И на снегу резвятся пацанята,

И я брожу, бывалый человек.

Вон трактора с прицепами бегут,

Они спешат, наверно, за соломой.

Вот катерок во дворике райкома,

А там паром и зимник на Сургут.

Не пережив разора и беды,

Здесь снова ждут с тревогой половодья

Губительная мельница воды

Не раз топила лучшие угодья.

Разгул стихии! Бог ее простит.

Но от людей бежали зверь и птица.

Какая тут душа не загрустит

И в торжестве добра не усомнится!

Когда ж опять взбунтуется Иртыш,

Грозя разором целому району,

Я так хочу, чтоб радость этих крыш

Не потревожил холод похоронный,

Чтоб где-то был паром на берегу,

И ребятня на улочке знакомой,

И катерок, зимующий в снегу,

И «Беларусь», спешащий за соломой...

1979

* * *

Со всеми грачами, стрижами

Хоромы – считай, терема –

Берут за гроши горожане

В пустующих селах дома.

Летят «Жигуленки» и «Лады»