Стертый мальчик - [63]

Сосредоточившись на насилии и даже получая удовольствие от воображения всяческих мук, я действительно сблизился с Хлоей. Так мне было легче преодолевать искушения и концентрироваться на правильном, воображать себя будущим мужем доброй и красивой жены-христианки. На протяжении нескольких лет любовь к Христу и мученичеству объединяла нас.

Я погрузился в это состояние во время просмотра «Страстей Христовых». Я пришел сюда высмеять то, над чем не смеялся бы ни один христианин. Мне хотелось убежать, спрятать лицо в расселине скалы, как сделал Моисей, когда перед ним предстал Господь. Когда светодиодные лампы кинотеатра засветились ярче, я отвернулся от седых дьяконов, стоявших на коленях перед экраном, но сначала осторожно осмотрелся.

На улице было холодно. Слабый ветерок сопровождал нас, пока мы шли к «Форду Эксплореру», который мне подарил отец перед поступлением в колледж. Парковка была усеяна редкими машинами, наверняка принадлежавшими тем, кто стоял сейчас в кинотеатре на коленях. Было странно смотреть на эти машины и мою, одиноко ждущую в другом конце парковки, видеть здания и фабрики, благодаря которым мы оказались сейчас здесь, в этой точке мироздания, два тысячелетия спустя после того, что творилось на экране. Туман покрывалом опускался на город, разделяя нас со звездами. «Какой во всем этом смысл, – думал я, – если ничто не долговечно?»

– Ты далеко? – обратился ко мне Чарльз.

Они с Доминик ждали у машины, а я прошел мимо, направляясь неизвестно куда.

Несколько мгновений спустя мы сидели в «Макдоналдсе», единственном хорошо освещенном здании в округе. Я не помнил, как мы туда добрались. С того момента, как мы вышли из кинотеатра, я думал о чем-то своем. Странно, что мы не попали в аварию. В таком состоянии нельзя было садиться за руль – еще одна глупость, которую я совершил в тот вечер.

– Ты как будто привидение увидел, – сказала Доминик, макнув жирную картошку фри в бумажный стаканчик, который она до краев наполнила кетчупом.

Часы над ее головой показывали почти полночь, но мы не спешили. Завтра была суббота, и мы все не могли найти себе места.

– В голове не укладывается, – произнес я, разворачивая бигмак.

С бургерами вечно что-то не так. Я попытался засунуть вторую котлету под булку, но бургер начал разваливаться. Я поскорее откусил кусок.

– Это же кино, – ответила Доминик. – Выдумки все.

Чарльз фыркнул с трубочкой во рту:

– Я видел вещи и пострашней.

– Может, в реальности все было гораздо страшнее, чем в фильме, – сказал я, чувствуя, как кусок бургера медленно скользит по пищеводу. Я откусил слишком много. – Мы бы с ума сошли, если бы увидели настоящее распятие.

– Все возможно, – сказал Чарльз, вставая. – С ума можно сойти от чего угодно.

Доминик хлопнула по столу.

– Например, если увидела, как застрелили соседа.

– А ты такое видела? – спросил я.

Гамбургер застрял в пищеводе. Меня немного подташнивало.

– Нет, – ответила Доминик, – но не сомневаюсь, что увижу, когда вернусь домой. Рано или поздно, но увижу.

– У нас в районе такое постоянно случается, – сказал Чарльз и отправился к стойке наполнить бумажные стаканчики кетчупом. Кетчупа вечно не хватало. Стаканчики как будто специально задумали такими, чтобы посетители каждые пять минут возвращались к стойке за кетчупом. Оттого приправы на нашем столе казались драгоценными камнями, выложенными в ряд, – горстками рубинов, загадочно мерцающими под флуоресцентными лампами.

«Как здесь все фальшиво», – неожиданно подумал я.

Я представил, что приезжаю к Чарльзу и Доминик и вижу, как кто-то стреляет в прохожего; кровь брызжет на белую футболку. Станет ли все менее фальшивым, если я за-гляну в самое сердце насилия?

– Как мы вообще можем есть после этого фильма? – Я бросил бургер на стол; по булочке потек крапчатый соус.

– А по-моему, это естественно. – Чарльз вернулся за стол со стаканчиками. – Мы не можем не есть.

– Послушай, – сказала Доминик, окунув очередной ломтик картошки в кетчуп, – мы пошли только потому, что ты попросил, а теперь ты ведешь себя так, будто мы сделали что-то плохое. Фильм оказался напряженнее, чем мы думали, ну и что? Мы здесь, мы живы и неплохо учимся. Господь хотел бы, чтобы мы это ценили.

– Господь хочет, чтобы мы хорошо учились? – фыркнул Чарльз. – О боже!

– И еще Господь хочет, чтобы ты доел бигмак, – сказала Доминик. – Кстати, доедать будешь? Если нет…

Я подвинул к ней бургер.

– Вы ничего не понимаете, – вздохнул я.

Конечно, они не были ни в чем виноваты. О семье я не рассказывал, и мое поведение наверняка казалось им странным. Еще минуту назад я был совершенно равнодушен к своей вере, а теперь веду себя как ярый фанатик, как отец. Я понимал, что никогда не смогу признаться друзьям в том, что со мной происходит, даже если мы всегда будем вместе; я обречен идти по жизни, волоча за собой мир, который они никогда не увидят, так же как и они одной ногой живут в районе, куда я не смогу попасть.

– Я знаю, что тебе нужно, – произнесла Доминик, притоптывая ногой. – Тебе нужна песня!

Я почувствовал, как кусок бургера наконец бухнулся в желудок. Невероятным усилием я заставил себя не скривиться.