Стертые времена - [11]

– Неплохо! Но хочу ещё лучше!

Я выдержал паузу и с раздражением сказал:

– Так вот, запомни, дура! Когда придёт то время, о котором ты мечтаешь, мы, – и указал на всю нашу команду рукой, – будем жить в тысячу раз лучше, мы и сейчас почти бизнесмены! А ты в тысячу раз хуже! Эта власть, при которой ты сейчас живёшь, для таких, как ты, а та, о которой ты мечтаешь, она будет наша!

Она посмотрела на меня неверящим взглядом, а потом нагло сплюнула на пол:

– Да вы все тут просто коммунисты! – и исчезла в посудомоечной комнате.

Мы переглянулись и впервые ощутили себя не отребьями трудового народа и халдеями, как нас называли за глаза, а гарантами справедливого общества. И по этому поводу мы налили себе по пятьдесят грамм и выпили за призрачное капиталистическое будущее, за которое так боролась наша посудомойка.

Толпа с новыми и старыми флагами собирался в центре города. Какие-то бывшие торговцы цветами и ещё бог весть откуда взявшиеся борцы за справедливость капиталистического мира ораторствовали с импровизированных трибун, обещая всему народу страны лучшую жизнь и благоденствие. Возле памятника Свободы толкали речь бывшие служаки СС, с дрожью в голосе они рассказывали, как боролись с русскими оккупантами и прочими евреями.

Проходя мимо этой возбуждённой толпы, я начинал ощущать, что и вправду в чём-то повинен перед этими людьми. Может, из-за того, что мои предки не сжигали синагоги с верующими и у них на латвийских полях не работали рабы из славянских стран, или ещё что-то было не так.

Нет приятнее места на земле, чем в маленькой уютной квартирке у своих родителей. Здесь тебе всегда рады, каким бы ты ни был разгильдяем, и вкусно пахнет твоим беззаботным детством.

На кухне сидел отец, перед ним на столе стояла початая бутылка водки, скромная закуска – несколько кусочков краковской колбасы и ломоть чёрного хлеба. По его щекам катились слёзы. От предчувствия, что произошло непоправимое, у меня перехватило горло.

– Папа, что случилось? Что с тобой?

Отец смахнул со щёк слёзы.

– Я их от фашизма спасал! Меня тут изранили всего, а сегодня меня назвали русской сволочью и оккупантом! За что? Мы же столько лет жили вместе! Суки!

Я налил себе рюмку, посмотрел отцу в его самые дорогие для меня глаза и сказал:

– Пап, а чего вы их не добили?

Отец не понял вопроса.

– Кого?

– Да их всех! Если вы оккупанты, то надо было их всех в расход пустить, чтобы потом не было таких проблем, а оставшихся рабами сделать.

От неожиданности мой отец даже поперхнулся.

– Да за кого ты меня принимаешь! – он рявкнул так, что мне показалось, будто в буфете зазвенели рюмки. – Я тебе что, фашист сучий?

Он встал из-за стола и в возмущении стал ходить по маленькой кухне из стороны в сторону, припадая на свою сухую, искалеченную разрывной пулей ногу.

– Как тебе такое только в голову прийти может?! Ты рассуждаешь, как, как… – и он не договорил ненавистное для него слово.

Потом он снова сел на табурет возле стола, его уже немного отпустило, он только изредка покачивал головой в такт своим грустным мыслям и говорил:

– Вот суки! Был бы чуть моложе – я бы им показал! Малолетки, и с ними гад какой-то моего возраста! Вот же суки!

Во время войны отец был весь изранен и теперь вряд ли смог бы противостоять каким-то ублюдкам. Но сила духа его никогда не оставляла. Мы с отцом ещё немного посидели, допили вместе остатки водки, что было необычно – он никогда не позволял мне употреблять спиртное при нём. Я рассказал ему о своих планах на будущее в красочных тонах, пообещав, что у них с матерью всё будет как при коммунизме.

Когда я вышел на улицу, от возмущения во мне всё кипело. В моих венах текла кровь немцев, поляков, белорусов и даже удмуртов. Ох, и как мне хотелось, чтобы кто-то попытался мне указать на мою национальную принадлежность! Но мимо проходили такие же, как я, латыши, русские, евреи, и всех волновало только одно: куда плывёт наша маленькая страна с её страхами и амбициями. И всем простым людям, кто зарабатывал на хлеб своим горбом, было всё равно, кто ты по национальности.

По пути на работу, в парке возле памятника Свободы, пришлось протискиваться сквозь несколько десятков безработных, которым платили какие-то организации. Они стояли с плакатами на русском и латышском языках «Оккупанты, домой в Россию!». С другой стороны стояла такая же толпа с другими плакатами – «Фашизм не пройдёт!».

К моему удивлению, среди национально настроенных стоял мой старый знакомый, который работал швейцаром в Юрмале и год назад вышел на пенсию, к тому же он был русским – наверное, у этих платили больше. Не удержавшись, я хотел к нему подойти. Увидев, что я приближаюсь, он дружески подмигнул и кивнул головой в сторону: мол, проходи, потом при встрече поговорим. Да мне и так было ясно – небольшая прибавка к пенсии ему не помешает, тем более что он не чурался никаких денег.

В баре пока ничего не менялось, наша команда была спаяна только одним желанием – зарабатывать деньги. И было абсолютно наплевать, кто твой клиент, лишь бы у него в кармане был туго набитый кошелек.

Когда эта дама зашла в зал, мне показалось, что какое-то высшее существо в прекрасном женском обличье спустилось с небес. Я распрямил спину, выпятил вперёд свою и без того широкую грудь и стал ждать, когда это чудное видение приблизится ко мне. Через несколько мгновений она стояла напротив меня, и мне казалось, что её необычайные тёмно-синие глаза излучают божественный свет.