Навстречу Эльке бежали пионеры.
— Товарищ Элька, мы поедем сегодня в ночное!
— Коней уже привели…
— Смотрите, вон Кукуев мерин, — показывала Зелдка, красивая, высокая девушка лет шестнадцати.
Элька повернула голову. В комнезамовском дворе, среди трех засохших деревьев, стояли две понурые кобылы и чалый мерин с бельмом на глазу.
Ничего себе тягло! Элька усмехнулась и весело спросила:
— А кто из вас, ребята, хочет трактором управлять?
— Я! — выскочил вперед Иоська Пискун.
— Нет! Нет! — зашумели дети. — Он даже своих коней никогда не пасет.
Элька подняла обе руки. Дети стихли.
— Давайте так, ребята: первое звено будет готовить грабли, второе — вилы, третье пусть приведет в порядок кнуты… Или нет… Третье звено, чего вы хотите?
— Пасти коней!
— Ладно, сегодня третье звено пасет коней.
Она потерла рукой лоб, точно что-то припоминая.
— А четвертое звено обойдет хутор и напомнит женщинам о сегодняшнем собрании.
Прыгая, как жеребята, впервые выпущенные на волю, дети бросились в разные стороны. Третье звено побежало в комнезамовский двор.
Вова, сын Калмена Зогота, кричал оттуда:
— Иоська! Где Иоська?
Иоськи не было. Он еще раньше незаметно отошел от ребят и, огорченный, обиженный, убежал домой.
15
С выгона возвращалось стадо. Солнце уже скрылось за курганами. Смеркалось.
Хома Траскун вылез из-под сваленной набок жатки.
— Ну, шабаш! Стадо вон идет.
Колхозники оглянулись. Никто не чувствовал усталости. Они знали, что сейчас на них смотрит весь хутор, и готовы были трудиться до поздней ночи.
— На сегодня хватит, кончаем, — повторил Хома.
Во дворах хозяйки доили коров, пахло парным молоком. Элька забежала к Хоме, выпила стакан молока и пошла искать Коплдунера.
Среди густых, осыпанных плодами ветвей стоял винный яблочный дух. Снизу пахло повядшим сеном, разбросанным по земле вокруг старых, корявых стволов.
Элька глубоко вздохнула, чувствуя, как с каждым вздохом ей становится легче и спокойнее. „Отсталый хуторок, — думала она. — Ну и что же! Районный комитет послал меня сюда, значит, доверяют, значит, верят, что справлюсь. И справлюсь! Первый узелок завязан, есть уже маленький коллектив, есть трактор. А там…“ Она зажмурила глаза, и перед ней, точно наяву, встали новые добротные дома, коровники и конюшни, заколыхалось бескрайнее поле пшеницы и заходили по всей степи могучие комбайны. Она даже услышала их гул. Ах, только бы поскорее это было!..
Она быстро прошла по саду, отклоняя руками свисавшие книзу тяжелые ветви яблонь. Одна ветка зацепилась за плечо, и с дерева упало несколько спелых яблок.
Тотчас кто-то выбежал из соломенной сторожки, видневшейся невдалеке. Элька остановилась. Из-за деревьев показалась Настя в цветастом платье с высоко поддернутым подолом. Глаза, зеленые, как молодая крапива, колюче поблескивали.
— А, Настя! — обрадовалась Элька.
Она подняла с земли яблоко, впилась зубами в румяный бочок и с полным ртом спросила:
— Коплдунер тут?
Настя ответила не сразу, стояла, погасив зеленые огоньки ресницами.
— Не знаю, — сказала она, не поднимая глаз. — Нет его… никого нету. Он тут не сторожит… совсем ушел…
— Как же так? Где ж его искать?
Настя ухватилась за яблоневую ветку, подалась к Эльке. Она часто дышала, высокая грудь вздрагивала.
— Нету… сама видишь…
— Где же его искать?… Послушай, Настя, мы ведь машину получаем, трактор, в двадцать лошадиных сил. Знаешь ты об этом? Завтра мы его привезем… Почему ты не вступаешь в колхоз? Были бы вместе, подружкой мне была бы… Охота тебе ломать спину на Оксмана! Сколько ты получаешь?
— Не знаю… Ничего не знаю… Нечего тут. Никого тут нету… — Голос у Насти срывался, грудь под кофтой ходила ходуном.
Элька посмотрела на нее встревожено.
— Что с тобой, Настя? Обидели тебя или что? Скажи! Слушай, пойдем сейчас со мной в красный уголок, пойдем, а, Настя? Поговорим до собрания. Может, тебе что-нибудь надо?
— Ничего мне не надо! — В глазах полыхнул крапивный огонек, губы сжались узелком.
Элька помедлила с минуту, потом пожала плечами и пошла прочь. У последних яблонь она обернулась.
— Если он придет, скажи ему… Слышишь, Настя, скажи Коплдунеру, чтобы шел в комнезам, я его там буду ждать…
В ответ Настя изо всех сил дернула ветку и сдавленно крикнула:
— Шлюха! — И еще раз: — Шлюха поганая! — И, мелко перебирая босыми ногами, побежала к шалашу.
Ноги сами вынесли Эльку за ограду сада. „И эта… За что?“ — щемило сердце. Что она ей сделала?… „Нет! Не надо было соглашаться, не надо было идти в этот дикий хутор. Кто может с ними сладить? Нет, вернуться в Ковалевск. Сегодня же…“
Но тут же она рассердилась на себя:
„Не будь дурой, Элька! Не обижаться на них надо, не бежать от них, а доводить до разума. Не поддаваться, а перевоспитывать“.
Эти слова сказал ей прошлой весной Микола Степанович. Ковалевск выделил тогда трактор в помощь колхозу, организованному на одном из старых здешних хуторов, и Элька на только что отремонтированном „Интернационале“ распахивала там целину. Кулаки натравили женщин. Бабы напали на нее в степи, разорвали на ней платье, забросали камнями. В тот же день прискакал верхом Микола Степанович, провел на хуторе несколько дней, пока не наладил работу, а ее, Эльку, заставил остаться. „Только не отступать, — говорил он ей. — Запомни это, девушка, на всю жизнь. Тот, кто отступил один раз, может и второй раз не выдержать. Если ты уверена в своей правоте, дерись до последнего“.
