Степь отпоёт - [9]

Здесь, тихоглазая, цветете.

Август 1912

61. «Небо душно и пахнет сизью и выменем…»

Небо, душно и пахнет сизью и выменем.

О, полюбите, пощадите вы меня!

Я и так истекаю собою и вами,

Я и так уж распят степью и ивами.

«Конец 1912»

62. «Мне мало надо!..»

Мне мало надо!

Краюшку хлеба

И каплю молока

Да это небо,

Да эти облака!

<1912, 1922>

63. «О, черви земляные…»

О, черви земляные,

В барвиночном напитке

Зажгите водяные

Два камня в черной нитке.

Темной славы головня,

Не пустой и не постылый,

Но усталый и остылый,

Я сижу. Согрей меня.

На утесе моих плеч

Пусть лицо не шелохнется,

Но пусть рук поющих речь

Слуха рук моих коснется.

Ведь водою из барвинка

Я узнаю, все узнаю,

Надсмеялась ли косынка,

Что зима, растаяв с краю.

1913

64. «И смелый товарищ шиповника…»

И смелый товарищ шиповника,

Как камень, блеснул

В лукавом слегка разговоре.

Не зная разгадки виновника,

Я с шумом подвинул свой стул.

Стал думать про море.

О, разговор невинный и лукавый,

Гадалкою разверзнутых страниц

Я в глубь смотрел, смущенный и цекавый,

В глубь пламени мерцающих зениц.

1913

65. Бех. Басня

Знай, есть трава, нужна для мазей.

Она растет по граням грязей.

То есть рассказ о старых князях:

Когда груз лет был меньше стар,

Здесь билась Русь и сто татар.

С вязанкой жалоб и невзгод

Пришел на смену новый год.

Его помощники в свирели

Про дни весенние свистели

И щеки толстые надули,

И стали круглы, точно дули.

Но та́ земля забыла смех,

Лишь и день чумной здесь лебедь несся,

И кости бешено кричали: «Бех», –

Одеты зеленью из проса,

И кости звонко выли: «Да!

Мы будем помнить бой всегда».

1913

66. Перуну

Над тобой носились беркута,

Порой садясь на бога грудь,

Когда миял ты, рея, омута,

На рыбьи наводя поселки жуть.

Бог, водами носимый,

Ячаньем встречен лебедей,

Не предопределил ли ты Цусимы

Роду низвергших тя людей?

Не знал ли ты, что некогда восстанем,

Как некая вселенной тень,

Когда гонимы быть устанем

И обретем в времёнах рень?

Сил синих снём,

Когда копьем мужья встречали,

Тебе не пел ли: «Мы не уснем

В иных времен начале»?

С тобой надежды верных плыли,

Тебя провожавших зовом «Боже»,

И как добычу тебя поделили были,

Когда взошел ты на песчаной рени ложе.

Как зверь влачит супруге снеди,

Текущий кровью жаркий кус,

Владимир не подарил ли так Рогнеде

Твой золоченый длинный ус?

Ты знаешь: путь изменит пря,

И станем верны, о, Перуне,

Когда желтой и белой силы пря

Перед тобой вновь объединит нас в уне.

Навьем возложенный на сани,

Как некогда ты проплыл Днепр –

Так ты окончил Перунепр,

Узнав вновь сладость всю касаний.

<1913>

67. Утренняя прогулка

Лапой белой и медвеж<ь>ей

Друг из воздуха помажет,

И порыв метели свежий

Отошедшее расскажет.

Я пройтись остерегуся,

Общим обликом покат.

Слышу крик ночного гуся,

Где проехал самокат.

В оглоблях скривленных

Шагает Крепыш,

О, горы зеленых,

Сереющих крыш!

Но дважды тринадцать в уме.

Плохая поклажа в суме!

К знахарке идти за советом?

Я верю чертям и приметам!

13 февраля 1913

68. В лесу. Словарь цветов

На эти златистые пижмы

Росистые волосы выжми.

Воскликнет насмешливо: «Только?»

Серьгою воздушная о́льха.

Калужниц больше черный холод,

Иди, позвал тебя Рогволод.

Коснется калужницы дремя,

И станет безоблачным время.

Ведь мною засушено дремя

На память о старых богах.

Тогда серебристое племя

Бродило на этих лугах.

Подъемля медовые хоботы,

Ждут ножку богинины чёботы.

И белые ель и березы,

И смотрят на небо дерезы.

В траве притаилась дурника,

И знахаря ждет молодика.

Чтоб злаком лугов молодиться,

Пришла на заре молодица.

Род конского черепа – кость,

К нему наклоняется жость.

Любите носить все те имена,

Что могут онежиться в Лялю.

Деревня сюда созвана,

В телеге везет свою кралю.

Лялю на лебеде

Если заметите,

Лучший ни небе день

Крилей отметите.

И крикнет и цокнет весенняя кровь:

«Ляля на лебеде – Ляля любовь!»

Что юноши властной толпою

Везут на пути к водопою

Кралю своего села –

Она на цветах весела.

Желтые мрачны снопы

Праздничной возле толпы.

И ежели пивни захлопали

И песни вечерней любви,

Наверное, стройные тополи

Смотрят на праздник в пыли.

Под именем новым – Олеги,

Вышаты, Добрыни и Глебы

Везут конец дышла телеги,

Колосьями спрятанной в хлебы,

Своей голубой королевы.

Но и в цветы запрятав низ рук,

Та, смугла, встает, как призрак.

«Ты священна, Смуглороссья», –

Ей поют цветов колосья.

И пахло кругом мухомором и дремой,

И пролит был запах смертельных черемух.

Эй! Не будь сурова, не будь сурова,

Но будь проста, как вся дуброва.

<1913>

69. «Меня проносят <на> <слоно>вых…»

Меня проносят <на> <слоно>вых

Носилках – слон девицедымный.

Меня все любят – Вишну новый,

Сплетя носилок призрак зимний.

Вы, мышцы слона, не затем ли

Повиснули в сказочных ловах,

Чтобы ласково лилась на земли,

Та падала, ласковый хобот.

Вы, белые призраки с черным,

Белее, белее вишенья,

Трепещ<е>те станом упорным,

Гибки, как ночные растения.

А я, Бодисатва на белом слоне,

Как раньше, задумчив и гибок.

Увидев то, дева ответ<ила> мне

Огнем благодарных улыбок.

Узнайте, что быть <тяжелым> слоном

Нигде, никогда не бесчестно.

И вы зачарован<ы> сном,

Сплетайтесь носилками тесно.

Волну клыка как трудно повторить,

Как трудно стать ногой широкой.

Песен с ненками, свирелей завет,

Он с нами, на нас, синеокий.

<1913>

70. Написанное до войны

– Что ты робишь, печенеже,

Молотком своим стуча?