Степь отпоёт - [7]

Нахмурив свои лица,

Глядят из старых рам.

<1910>

37. «Слоны бились бивнями так…»

Слоны бились бивнями так,

Что казались белым камнем

Под рукой художника.

Олени заплетались рогами так,

Что казалось, их соединял старинный брак

С взаимными увлечениями и взаимной неверностью.

Реки вливались в море так,

Что казалось: рука одного душит шею другого.

<1910–1911>

38. «Люди, когда они любят…»

Люди, когда они любят,

Делающие длинные взгляды

И испускающие длинные вздохи.

Звери, когда они любят,

Наливающие в глаза муть

И делающие удила из пены.

Солнца, когда они любят,

Закрывающие ночи тканью из земель

И шествующие с пляской к своему другу.

Боги, когда они любят,

Замыкающие в меру трепет вселенной,

Как Пушкин – жар любви горничной Волконского.

<1911>

39. «Мои глаза бредут, как осень…»

Мои глаза бредут, как осень,

По лиц чужим полям,

Но я хочу сказать вам – мира осям:

«Не позволя́м».

Хотел бы шляхтичем на сейме,

Руку положив на рукоятку сабли,

Тому, отсвет желаний чей мы,

Крикнуть, чтоб узы воль ослабли.

Так ясневельможный пан Сапега,

В гневе изумленном возрастая,

Видит, как на плечо белее снега

Меха надеты горностая.

И падает, шатаясь, пан

На обагренный свой жупан…

<1911>

40. Сон лихача

Зачем я сломил

Тело и крыло

Летевшей бабурки?

Плачет село

Над могилой девчурки.

<1911>

41. «Как два согну́тые кинжала…»

Как два согнутые кинжала,

Вонзились в небо тополя,

И, как усопшая, лежала

Кругом широкая земля.

Брошен в сумрак и тоску,

Белый дворец стоит одинок.

И вот к золотому спуска песку,

Шумя, пристает одинокий челнок.

И дева пройдет при встрече,

Объемлема власами своими,

И руки положит на плечи,

И, смеясь, произносится имя.

И она его дли нежного досуга

Уводит, и багряный одетого руб,

А утром скатывает в море подруга

Его счастливый заколотый труп.

<1911>

42. «Очи Оки…»

Очи Оки

Блещут вдали.

<1911–1912>

43. «Наш кочень очень озабочен…»

Наш кочень очень озабочен:

Нож отточен, точен очень!

<1911–1912>

44. «Когда над полем зеленеет…»

Когда над полем зеленеет

Стеклянный вечер, след зари,

И небо, бледное вдали,

Вблизи задумчиво синеет,

Когда широкая зола

Угасшего кострища

Над входом в звездное кладбище

Огня ворота возвела, –

Тогда на белую свечу,

Мчась по текучему лучу,

Летит без воли мотылек.

Он грудью пламени коснется,

В волне огнистой окунется,

Гляди, гляди, и мертвый лег.

1911–1912

45. «Снежно-могучая краса…»

Снежно-могучая краса

С красивым сном широких глаз,

Твоя полночная коса

Предстала мне в безумный час.

Как обольстителен и черен

Сплетенный радостью венок,

Его оставил, верно, ворон,

В полете долгом одинок.

И стана белый этот снег

Не для того ли строго пышен,

Чтоб человеку человек

Был звук миров, был песнью слышен.

1911–1912

46. Ирония встреч

Ты высокомерно улыбнулась

На робкий приступ слов осады,

И ты пошла, не оглянулась,

Полна задумчивой досады.

Да! Дерзко королеву просить склонить

Блеск гордых губ.

Теперь я встретился. Угодно изменить

Судьбе тебя: ты изучала старый труп.

<1912>

47. «Зеленый леший – бух лесиный…»

Зеленый леший – бух лесиный

Точил свирель,

Качались дикие осины,

Стенала благостная ель.

Лесным пахучим медом

Помазал кончик дня

И, руку протянув, мне лед дал,

Обманывая меня.

И глаз его – тоски сосулек –

Я не выносил упорный взгляд:

В них что-то просит, что-то су́лит

В упор представшего меня.

Вздымались руки-грабли,

Качалася кудель

И тела стан в морщинах дряблый,

И синяя видель.

Я был ненароком, спеша,

Мои млады лета,

И, хитро подмигнув, лешак

Толкнул меня: «Туда?»

<1912?>

48. «Когда умирают кони, дышат…»

Когда умирают кони – дышат,

Когда умирают травы – сохнут,

Когда умирают солнца – они гаснут,

Когда умирают люди – поют песни.

<1912>

49. «Закон качелий велит…»

Закон качелей велит

Иметь обувь то широкую, то узкую.

Времени то ночью, то днем,

А владыками земли быть то носорогу, то человеку.

<1912>

50. «Сон – то сосед снега весной…»

Сон – то сосед снега весной,

То левое непрочное правительство в какой-то думе.

Коса то украшает темя, спускаясь на плечи, то косит траву.

Мера то полна овса, то волхвует словом.

<1912>

51. «Когда рога оленя подымаются над зеленью…»

Когда рога оленя подымаются над зеленью,

Они кажутся засохшее дерево.

Когда сердце н<о>чери обнажено в словах,

Бают; он безумен.

<1912>

52. Па-люди

Птица, стремясь ввысь,

Летит к небу,

Панна, стремясь ввысь,

Носит высокие каблуки.

Когда у меня нет обуви,

Я иду на рынок и покупаю ее.

Когда у кого-нибудь нет носу,

Он покупает воску.

Когда у народа нет души,

Он идет к соседнему

И за плату приобретает ее –

Он, лишенный души!..

<1912>

53. «Я победил: теперь вести…»

Я победил: теперь вести

Народы серые я буду.

В ресницах, вера, заблести,

Вера, помощница чуду.

Куда? Отвечу без торговли:

Из той осоки, чем я выше,

Народ, как дом, лишенный кровли.

Воздвигнет стены в меру крыши.

Лето 1912

54. «Гонимый – кем, почем я знаю?..»

Гонимый – кем, почем я знаю?

Вопросом: поцелуев в жизни сколько?

Румынкой, дочерью Дуная,

Иль песнью лет про прелесть польки, –

Бегу в леса, ущелья, пропасти

И там живу сквозь птичий гам.

Как снежный сноп, сияют лопасти

Крыла, сверкавшего врагам.

Судеб виднеются колеса

С ужасным сонным людям свистом.

И я, как камень неба, несся

Путем не нашим и огнистым.

Люди изумленно изменяли лица,

Когда я падал у зари.

Одни просили удалиться,

А те молили: «Озари».