Стендаль - [40]

Нам в достаточной степени известны сокровища старых дворянских библиотек тогдашнего времени. Если мы возьмем роккэновский перечень запрещенных, невышедших, сожженных рукой палача книг XVIII века, изгнанных с территории Франции, Англии и других европейских стран, то мы можем с уверенностью сказать, что эти книги более чем часто попадались на полках старинных дворянских библиотек, начиная с библиотеки Ростопчина в Москве, кончая библиотекой Юрия Лермонтова в Тарханах. И эти одинокие гнезда культуры на огромных пространствах России до сих пор производят впечатление загадочное, непонятное. Ведь книга «Философическая и политическая история европейских учреждений в обеих Индиях» аббата Рейналя появилась в России в таком полном и великолепном виде, в каком она потом не возобновлялась во Франции, где самый оригинал был сожжен палачом.

Бейль отмечает книги, найденные в библиотеке Ростопчина. Среди них в переплете с надписью «Святая библия» — рукопись на французском языке, «Книга, доказывающая небытие божие». И, как чудо из чудес, Бейль с восторгом рассматривает книжку графа Честерфильда. При свете пламени пожара Бейль впервые читал эту замечательную книгу, и чувство, испытанное им при чтении, напоминает биографу Бейля те страницы «Анри Брюлара», в которых Бейль рассказывает о казни Людовика XVI и чтении «Манон Леско».

В самом деле, сквозь облик завзятого авантюриста, бедового попа-расстриги, острого памфлетиста

XVII века проглядывает будущий буржуа, человек вполне реальный, опирающийся на собственный ум и силу своих житейских наблюдений и навыков. И как бы ни поучали его высоким идеалам нравственности и христианского смирения, он дает нам картины подлинных побуждений человеческого характера, которые создают нравы эпохи, настоящие картины социального быта. В этом сила «Манон Леско». И если маленький Бейль в день казни Людовика XVI читал эту книгу и не мог оторваться, то для нас его увлечение романом Прево столь же законно, как увлечение двадцатидевятилетнего Бейля книгой Честерфильда.

Лорд Стенгоп, Филипп Дормер граф Честерфильд (1694–1773) был одним из красноречивейших ораторов верхней палаты Англии. Он был дипломатом, государственным секретарем и имел огромный успех з светской жизни. Биографы сообщают о чрезвычайно счастливой обстановке его жизни, забывая при этом, что Честерфильд был универсальным дилетантом и разочарованным скептиком своего времени. Именно эта незаинтересованность в своих делах, отсутствие страстного увлечения своей жизнью и жизнью своего общества давали тот эфемерный блеск Честерфильду, который казался пленительнее подлинного увлечения большого ума. Ничего не доводя до конца в личной своей жизни, не имея устремления решительно ни к чему, этот своеобразный человек, который, казалось, не создан был для семейной жизни, имел любовницу тайком от семьи. От нее у Честерфильда был сын, которого он любил более нежно, чем полагается лорду и государственному деятелю, и которого вынужден был скрывать в силу лицемерной морали английского «света».

Когда мы читаем честерфильдовские «Письма к сыну», или, как некоторые издатели называют их, просто «Письма», мы начинаем понимать, какой горькой душевной болью создана эта тончайшая система советов молодому человеку. Честерфильд, казалось, мстил своему обществу тем, что без горечи, весело, с удивительной беспечностью осмеивал английский уклад жизни и всю систему религии и морали, беспощадно описывая английские нравы, государственные и религиозные законы и нормы поведения. Это предостережение отца скромному, увлеченному науками сыну. Старый государственный муж дает молодому человеку рецепты безболезненного и спокойного проведения той единственной отпущенной человеку жизни, которая является наилучшим благом. Рассказывая о лжи, составляющей основу общественного и личного поведения, отец учит сына, как обходить рвы и гнилые мосты правосудия, как удаляться от ложных маяков, притягивающих человека с юности, как держать себя в свете с людьми сильнейшими и слабейшими, чтобы не заискивать перед одними и не быть запанибрата с другими. Эта утонченная наука благоразумного эгоизма была преподана с глубоким знанием света и людей, с беззлобным скептицизмом отца, не отрывающего сына от общества, но только предостерегающего его от ложных шагов. Трудно поверить, что эти письма напечатаны в тогдашней Англии. Друг и почитатель Монтескье и Вольтера, Александра Фохта, Джонатана Свифта, лорда Болингброка, Честерфильд никогда не предполагал печатать свои письма. Но вот он умер, умер его сын. Люди, хорошо знавшие и того и другого, повели наступление на оставшуюся в живых невестку старого Честерфильда. Стесненная в средствах, она продала эти письма за баснословную по тогдашнему времени сумму — пятнадцать тысяч золотых.

Письма разошлись в кратчайший срок и многократно были переизданы в Европе на всех языках. Поражала житейская мудрость старого Честерфильда и ее для Англии непривычно открытое выражение. Люди, которые думали так же, как он, но боялись высказываться, вдруг увидели, что старик прекрасно предусмотрел и разрушение Польши и французскую революцию. Это привлекло к нему умы крупнейших критиков века.