Стендаль - [41]

Эта книга в Москве увлекла Бейля. Все это описывается у него в следующем письме от 16 октября 1812 года на имя семьи Дарю:

«Милостивая государыня.

Примите выражение моего восторга по поводу Вашего сообщения, в котором Вы извещаете нас, что маленькая Алина и маленький Наполеон купили себе для забавы великолепных морских свинок; вся Москва говорит об этой новости, пришедшей из Парижа. Мне, конечно, хотелось бы самолично поздравить детей с приобретением, во-первых, потому, что я сам принадлежал к числу обитателей любезного моему сердцу Башвильского замка, а во-вторых, и по той причине, что ко времени получения моего письма дети и Вы, вероятно, будете оплакивать смерть великолепных зверушек. Те свинки, или, вернее, свиньи, среди которых сейчас живу я, представляют собою образцы существ совершенно иной породы. За исключением двух-трех собеседников, все остальные способны говорить только на самые тяжелые темы с видом чрезвычайной серьезности и с бесконечным углублением вопросов, не требующих более десяти минут обсуждения. Все, впрочем, идет довольно гладко. Мы совсем лишены женского общества — пожалуй, со времени последних встреч с польскими почтарками. Утешаемся тем, что стали тонкими знатоками, почти специалистами пожарного дела. Если б Вы знали, до какой степени комический вид имели наши молниеносные переброски из горящих домов в кварталы, не тронутые пожаром, в первые же ночи после вступления в Москву. Для Вас, милостивая государыня, это вряд ли большая новость; вероятно, в Париже об этих происшествиях говорят так много, что Вы представляете себе картину горящей Москвы не хуже нас. Вам, вероятно, известно от курьеров, привозивших Вам корреспонденцию, что Москва — город, до сего времени незнакомый Европе, — имела четыреста или даже пятьсот дворцов, красота которых превосходит все, что знает Париж. Все было рассчитано на жизнь в величайшей неге. Только моя счастливая и благословенная Италия давала мне такие впечатления своими старинными дворцами. Но происхождение этой московской изысканности совершенно иное. Русская власть — это своеобразный вид восточной деспотии. Правящая верхушка — восемьсот или тысяча человек — имеет от пятисот тысяч до полутора миллионов франков ежегодного дохода и сотни тысяч рабов. Куда им девать такие деньги? Служить при дворе? Некий гвардейский сержант, ставший императорским фаворитом, унижал своих же дворян, ссылал аристократов в Сибирь только для того, чтобы конфисковать в свою пользу прекрасных лошадей и замечательные экипажи, принадлежавшие сосланным. В этом несчастном круговороте событий на неверной и зыбкой придворной почве люди устраивали погоню за счастьем. И если судить по их дворцам, в которых мы теперь обитаем по очереди, самое большее — тридцать шесть часов в каждом, то можно видеть, что их хозяева спешили как можно скорее взять все, что могли, от этого быстрого бега придворных событий. Для них подарком судьбы становился ненасытный царский разврат. В самом деле: ведь одна Екатерина успела создать имена четырнадцати знатнейшим русским вельможам. А нынешний граф Салтыков, у которого сейчас поселился наш с вами родственник, маршал Дарю, является настоящим, подлинным, действительным кузеном воюющего с нами императора Александра. Из этого Вы видите, что воюющий с нами император — не более как гражданин Салтыков: Александр Салтыков. И вот теперь владельцы этих изящных дворцов с перемещением своего счастья сами переместились на низшие ступени. Как быстро потеря внешнего благополучия погружает людей, по внешности столь милых и изящных, в ужасающее и отвратительное варварство! Уверяю Вас, милостивая государыня, что Вы не узнали бы более Ваших недавних столь любезных русских друзей. Помните ли Вы некоего красавца Аполлона, как Вы его назвали, танцуя с ним прошлой зимой? Знаете ли Вы, что я сейчас был свидетелем, как этот прекрасный Аполлон вел себя настоящим негодяем, оскорбляя идущих за ним по комнате с плачем двух женщин и трех малых детей, из которых самой старшей была семилетняя девочка.

Когда же, наконец, я снова буду в Вене, в гостиной герцогини Луизы, вдалеке от всех этих отвратительных дикарей?! Идя навстречу этому счастью, я завтра уезжаю в Смоленск, куда назначен на должность главного директора армейского снабжения. Услышь меня, боже, и сделай так, чтобы я снова очутился на Новой Люксембургской улице, в доме № 3, откуда всего лишь три с половиной часа расстояния до Башвиля. Живете ли Вы по-прежнему в Башвильском замке? Помнится, Вы намеревались не оставлять его без крайней надобности. Помните ли, какой чудесный виноград подавался у Вас к столу? Нынче вечером генерал Ван-Дедем, весьма любезный человек, прислал господину Дарю маленькую виноградную лозу в цветочном горшке. На этом растеньице висели три кисти винограда, два листочка и пять или шесть черенков. Это была эмблема нашей скудности. Господин Дарю, как всегда веселый и любезный, пожелал, чтобы все мы отведали винограда. Жалкие ягодки имели вкус настоящего уксуса. Все это было довольно печально. На досуге я скитаюсь, ища развлечений. Их нет здесь, и вот я постоянно думаю о Франции.