Стендаль - [34]
Хотя итальянская поездка после жизни в Сен-Клу была похожа на карнавал, но и ее он использовал для сравнения итальянского характера с французским. Теперь перед Бейлем были другие объекты, но он остался тем же, чем решил сделаться еще в годы неудачного заговора Моро: исследователем человеческих характеров.
Когда Бейль присоединился к армии, угар первых побед начал уже рассеиваться.
Сожжение хлебных запасов, истребление жилищ и отравление колодцев скоро показали Наполеону, насколько он не понимал трудностей похода. Как и в Испании, он столкнулся с сопротивлением всего народа!
Боевые свойства русского солдата явились полной неожиданностью для Наполеона.
С самых первых страниц Ложье пишет:
«Полное отсутствие хлеба вынуждает солдат неумеренно потреблять мясо и мед, которые легче достать. Вода на биваках мутная и скверная, вареная рожь холодная и трудно перевариваемая пища; суровые ночи, — вот бедствия, которые мы переживаем, которых не предвидели, и в результате их — сопровождающая армию ужасающая дизентерия».
Самым неприятным для французов было то, что русская армия, избегая боя, уходит и уходит. Наполеон надеялся, что ее отступление не может длиться бесконечно: политически невозможно отдавать Москву без боя.
И бой состоялся! Бейль был участником Бородинского сражения. Он использовал впоследствии картины, открывшиеся перед ним, для описания в романе «Пармская обитель» битвы при Ватерлоо, которой он не видел.
ГЛАВА VII
«Несколько человек из наших разведчиков успели взобраться еще на один холм. Новый мир — так буквально говорят они — открылся им. Прекрасная столица под лучами яркого солнца горела тысячами цветов — группы золоченых куполов, высокие колокольни, невиданные памятники. Обезумевшие от радости, хлопающие в ладоши люди кричат задыхаясь: «Москва, Москва!»
Лица осветились радостью. Солдаты преобразились. Одни обнимались и поднимали с благодарностью руки к небу, а другие плакали от радости. И отовсюду слышишь: «Наконец-то Москва, наконец-то Москва!»
Так описывает Ложье вступление французов в Москву.
История повествует, что их радость была весьма кратковременной!
Перед нами лежит книга, изданная в Москве в типографии Ф. Гиппиуса в 1803 году «с дозволения Московского Генерал-Губернатора». Она называется «История Тюссеня Лувертюра, предводителя негров, взбунтовавшихся в Сан-Доминго. С присовокуплением некоторых политических понятий о сей колонии и многих анекдотов, относящихся как к предводителю черных бунтовщиков, так и к агентам, которых Директория посылала в сию часть Нового Света в продолжение Революции». Книга представляет перевод первой половины пасквиля на предводителя восставших негров, написанного французским моряком Кузеном Давальонос, и содержит обличение французской революции и предостережение всем монархам от опасных увлечений французской философией: автор настаивает на необходимости рабовладения во всех странах и констатирует, что методом борьбы негров против Бонапарта было сожжение негрской столицы. (Мой экземпляр помечен библиотекой графа Ростопчина.)
Ложье в 13-й главе пишет:
«Москва. 15 сентября. В городе постоянно вспыхивают пожары, и уже ясно, что причина их не случайна. Множество схваченных на месте преступления поджигателей предстало перед судом Особой военной комиссии. Их показания собраны, от них добились признаний, и на основании этого составляются ноты, предназначающиеся для осведомления всей Европы. Выясняется, что поджигатели действовали по приказу Ростопчина и начальника полиции Ивашкина. Большинство арестованных оказываются агентами полиции, переодетыми казаками, арестантами, чиновниками и семинаристами. В назидание решают выставить их трупы, привязанные к столбам на перекрестках или к деревьям на бульварах, зрелище, которое не может нас веселить».
Так описывает Ложье начало московских пожаров.
Книжка, изданная в России в качестве грозного предупреждения против восстаний рабов под влиянием французской революции и пагубных идей аббата Рейналя, неожиданно оправдалась еще раз в борьбе с Бонапартом. Сожжение гаитийского Капо и Сан-Доминго, столиц богатейших Антилий, возглавлявших, как говорили старинные французы, «остров — корзинку с цветами на голубых и розовых волнах Карибейского моря», — предвосхитило сожжение Москвы.
На Бейля очень сильное впечатление произвели пожар Москвы и поголовное бегство населения из всех занимаемых французами городов. Он понял народный характер войны против иноземного нашествия. Он научился ценить русский народ. «Оставление жителями Смоленска, Гжатска и Москвы, из которой в течение двух суток убежало все население, представляет собою самое удивительное моральное явление в нашем столетии».
Бейль пишет: «Сожжение Москвы было, конечно, героическим актом. Ростопчин — это характер позднего Рима, а вовсе не злодей, каким его изображают. Его действия были вполне целесообразны. Они остановили развертывание операций Наполеона. Взгляните, какая разница между Ростопчиным и каким-нибудь бургомистром Шенбрунна, самолично выходящим навстречу Императору, чтобы заявить ему о своих верноподданнических чувствах».
