Стена над Бездной - [21]

Финикиец что-то залепетал, из чего Эвмен и его племянник не поняли уже ни слова.

— Зови переводчика, — велел Эвмен Иерониму.

Однако услуги переводчика не слишком ускорили переговоры. Финикиец непременно хотел говорить с царём и ни с кем иным. Эвмен, со всей возможной вежливостью добивался, чтобы тот назвал цель визита. Гость долго отнекивался, используя до того витиеватые выражения, что у кардийца заболела голова. Неизвестно, сколько это бы ещё продолжалось (Эвмен уже собирался выпроводить посетителя восвояси), если бы из уст финикийца не прозвучало имя, заставившее архиграмматика насторожиться.

Нитбалу.

Это имя упоминалось в последнем донесении Эфраима. Упоминалось в весьма негативном ключе.

— Тебя прислал почтенный Нитбалу, уважаемый?

Финикиец кивнул.

— Пусть наш гость подождёт здесь, — обратился Эвмен к переводчику, — я лично доложу царю о его деле.

* * *

Александр, несмотря на поздний час, ещё не ложился. Он совещался в своих покоях с Гефестионом, Птолемеем, Кеном, Пердиккой и Полиперхонтом. Здесь же присутствовали землеописатели Бетон и Диогнет. На большом столе грудой были навалены папирусы — карты и периплы.

Когда Эвмен вошёл, говорил командир асфетайров:

— …в ленивых жирных котов. Мои уже обросли хозяйством, ковыряются в огородах. Как в ночной дозор выгнать, все сразу начинают ныть, как бабы. Ну да, надо же с бабы слезать, напяливать панцирь и переться куда-то на холод. Двоим уже зубы выбил.

— Не только твои ноют, — покачал головой Пердикка.

— Кен, ты думаешь, я этого не знаю? — раздражённо спросил царь, — я связан по рукам и ногам договором и не намерен его нарушать. Что ты предлагаешь? Распустить войско? Да и так уже считай, что распустил! Раз у них огороды…

— Царь Филипп войско не распускал, — вставил Гефестион.

— Филипп всё время воевал, — буркнул в седую бороду Полиперхонт, один из немногих, кому царь спускал нежелание бриться.

Александр стрельнул в его сторону косым взглядом. Эвмен знал, о чём царь подумал. Старики… Что Парменион, что этот… Всё, что не как у Филиппа им не по нраву.

— А когда не воевал, гонял фалангу в хвост и гриву на учениях, — добавил Полиперхонт.

— Кратер так и делает, — невозмутимо заметил Птолемей.

— Честь ему и хвала за это, — подхватил Александр, — а вот с вас надо бы строго спросить. Мне что, лично проверять, в каком состоянии содержат оружие ваши люди? Распустил я вас…

Гефестион фыркнул, его отношение к Кратеру было общеизвестно. Остальные потупили глаза. Никто, разумеется, не решился напомнить царю, что он сам за последнее время стал всё реже наведываться в палестру.

— Хуцция не будет возражать, если мы сходим на запад, — сказал Птолемей.

— Будут возражать египтяне, — сказал Александр, — Ранефер неоднократно намекнул, что имеет виды на Милет. Тьфу ты, Милованду.

— Но в договоре об этом ничего не сказано.

— Тем не менее, мы опять рассоримся с ними, — сказал Гефестион, искоса поглядывая на Александра.

— Как будто у нас сейчас прекрасные отношения… — буркнул Кен.

— Рассоримся, и что такого? — Птолемей тоже пристально следил за реакцией царя, — давно пора с ними немного разобраться. Надоело чувствовать себя побитой собакой. К тому же Хуцция теперь точно нас поддержит всеми силами.

Эвмен усмехнулся. После покушения на царя Лагид изо всех сил старался дистанцироваться от своей репутации египтофила.

— Не время, — сказал царь, тяжело вздохнув.

Видно было, что эти слова дались ему с большим трудом. Военачальники переглянулись. Они не могли понять настроение царя. Прежде он сам воспламенял в них жажду деятельности. Подгонял, преодолевая лень некоторых и непонимание, зачем вообще нужно тащиться на край света. Особенно много таких развелось после Исса.

Теперь царя словно подменили. Казалось, его одолела апатия. Друзья заводили в его присутствии осторожные разговоры о том, каков будет следующий поход. Покорим Лукку? Или, может, пойдём на Трою?

Александр слушал безучастно. Казалось, он потерял всякий интерес к тому, чем грезил с детства, когда огорчался, что отец успеет завоевать все страны и ему не удастся совершить ничего великого. И только два человека знали причину такого поведения царя — Гефестион и Эвмен.

Архиграмматик подошёл к Александру и, наклонившись к уху, произнёс несколько слов. Глаза Александра заметно загорелись.

Он повернулся к военачальникам.

— Все могут быть свободны. Пойдём, Эвмен.

Когда финикиец увидел царя, то согнулся в три пог бели и долго не хотел разгибаться. Александр, которому подобное раболепие льстило (хотя перед друзьями он не желал этого признавать), учтиво поднял гостя.

Финикиец заговорил. Александр внимательно выслушал. Повернулся к Иерониму.

— Сбегай-ка, позови Диогнета.

Когда Иероним вернулся с землеописателем, царь спросил:

— Тебе известен мыс, который «пурпурные» называют «Бычьим хвостом»?

— Да царь. Это мыс Дейнарет. Северо-восточная оконечность Кипра.

Александр кивнул. Повернулся к гостю.

— Через десять дней я буду там.

3 Купцы и воины

Кипр, мыс Дайнарет [29]

Солнце лениво, словно капля мёда с ложки, оторвалось от края свинцовой плиты, висевшей над неспокойным морем, и размазало по небосводу шафран, перемешанный с сажей. Туча была не так уж велика и не касалась горизонта, но половину южного небосклона скрывал пепельный плащ Громовержца. Время от времени в нём вспыхивали изломанные огненные нити.