Стеклянный омут - [8]

— Сто лет тут не была и еще бы столько не ездила, — продолжала шипеть ей на ухо младшенькая.

— А чего тогда за нами увязалась? — таким же шипением ответила ей Рита и покосилась на сидевших впереди друзей: слышат ли они их?

— Я?! — громко возмутилась Лика, но, опомнившись, понизила голос опять до шепота: — Ты же меня и потащила! Сидела я бы себе дома и бед бы не знала!

— Ну так возвращайся! — невозмутимо ответила па выпад Рита. — Прямо сейчас! Пешком.

Лика не стала огрызаться в этот раз, лишь фыркнула и отвернулась к Павлу, который за всю дорогу не проронил ни слова. Рита могла бы поклясться, что нервничал он, как на сложном экзамене. «Расслабься, Павлик!» — захотелось сказать ей и по-матерински потрепать парня по рыжему топорщащемуся на макушке вихру. Но она снова сдержала порыв, понимая, что тем самым еще больше смутит Павла. Ох, беда. Может, когда они с Ликой окончат школу он будет чувствовать себя уверенней в обществе Риты, его уже бывшей учительницы?

Машина свернула на покрытую гравием дорогу и, оставив за собой покосившиеся избы, выехала на опрятную улицу, заключенную с обеих сторон, будто в рамочку в стройные ряды берез, за которыми застенчиво, как невесты за фатой, прятались бревенчатые избы. Черный цвет еще не снесенных изб ярко контрастировал с белыми, в черных зарубках, березовыми стволами.

— Рояль, — вдруг шепнула Лика.

— Что? — не поняла Рита.

— Эта улица — как клавиатура рояля, не находишь?

Лика всегда отличалась воображением.

— Правда, рояль, — подтвердил, опережал Риту Павел, который наконец-то отважился заговорить.

— Уже подъезжаем! — провозгласил Иван.

— Наконец-то, — скучным голосом ответила вредина Лика, будто не она только что восхищенно таращилась в окно и говорила про улицу-рояль. Рита мельком оглянулась назад, проверяя, не отстали ли Олег со спутницей. «Сааб» следовал на небольшом расстоянии.

По мере приближения к знакомому месту Ритой овладевало волнение, представлявшее собой сложный коктейль из ощущений. Подобную смесь чувств она испытывала, когда входила в палату к тяжело заболевшей бабушке: и страх увидеть любимого человека беспомощным в окружении аппаратов, и надежду разглядеть слабую улыбку на родном лице, и чувство вины за собственное бессилие, и желание малодушно сделать в последний момент шаг назад и уйти незамеченной. Вот и сейчас она не знала, что ее ожидает, во что превратился дом, в темных закутках которого прятались ее детские воспоминания. С одной стороны, она испытывала радость оттого, что доверила дом хорошим рукам. Но, с другой, — ее глодало чувство вины, будто она предала не только дом, отказавшись от него, но и свои воспоминания.

Вспомнилось, как бабушка жаловалась, что здоровье у нее уже не то, чтобы поддерживать избу в приличном состоянии, но при этом на все предложения повзрослевшей Риты съездить в деревню и сделать там все, что в ее силах, отвечала категорическим отказом. «Ишь еще чего выдумала! — сердилась бабушка, когда старшая внучка настаивала на поездке. — В такую даль тебя одну не пущу!» Когда Рита предлагала съездить в компании с Иваном, находила другую причину, чтобы отказать: «Вдвоем с парнем тем более не пущу! Ну и што, што друг. Он — мужчина! И негоже молодой девке одной в компании молодого мужчины ездить куда попало, и оставаться на ночь». И не переубедить было бабушку! Каждый раз она находила новые причины. И Рита сдавалась, хоть в душе протестовала против того, чтобы дом, в котором прошла часть ее детства, был брошен умирать в одиночестве. Но бабушка стояла насмерть. Последний раз они выезжали на каникулы в деревню в то лето, когда Лике исполнилось пять лет. Однажды за обедом младшая рассказала, что увидела на озере белого лебедя. Бабушка, достававшая в это время из буфета чистую тарелку, выронила ее на пол. Тарелка не разлетелась на осколки, а лениво развалилась на две почти ровные половины. «Хватит сочинять!» — рассердилась бабушка — то ли из-за тарелки, то ли потому, что слова младшей внучки встревожили ее. В бабушкиных глазах почему-то мелькнул страх. «Я не сочиняю!» — закричала Лика, с вызовом вздергивая подбородок. Девочка всегда отличалась патологической честностью. «Ну, раз не сочиняешь, то потрудись объяснить, милая моя, как ты в одиночестве оказалась на озере! Разве это не запрещено тебе?!» закричала в гневе пожилая женщина. Губы Лики дрогнули, она испуганно моргнула и разразилась рыданиями. Сестренка не выносила, когда на нее кричали. Бабушка торопливо выбросила осколки в мусорное ведро и бросилась к Лике, заключила ее в свои объятия, погладила натруженной, в мозолях и цыпках, ладонью по светлым волосам. «Ну-ну, не надо плакать», — уже мягким тоном проговорила она. И забормотала какие-то утешения, мягко уводя разговор в сторону. Рита, настороженно следящая за происходящим, сделала для себя вывод, что лебедь был, и он почему-то напугал бабушку. А может, и не он — как может напугать мирная птица? А то, что Лика ослушалась и одна убежала к озеру. Но как бы там ни было, на следующий день они уехали из деревни и больше туда при жизни бабушки не возвращались.