Стеклянный Джек - [9]

Его очередь. Он прижал бур к скале, и тот пошел вперёд с болезненной медлительностью.

Их губы сделались того же цвета, что и стены.

– Погодите, – крикнул Луон. – Погодите.

Он указывал на что-то перед своим буром, и кожа у него на шее подрагивала от микроспазмов. Жак подумал: если наклониться и включить машину, бур сожрёт его кисть и всю руку, и он умрёт. Он, конечно, справился с этим побуждением. У него кружилась голова, его тошнило, с ним происходило что-то странное. Его тянуло на колкости и глупости. Он заболел. Он весь высох, высох, высох.

Луон что-то держал перед собой. Оно походило на кусок угля.

– Лёд, – сказал он.

Луон напоролся на жилу: тело какой-то кометы, захваченное этим куском камня миллиарды лет назад, притянутое гравитацией или случайно угодившее прямо в цель. Древняя вода, старше того земного океана, над водами которого носился Дух в Книге Бытия. Заледеневший апофеоз начала начал.

Они наскребли льда из стены, чтобы хватило на всех. Обсасывать его было больно, вкус забивала пороховидная пыль, с которой он был смешан, но – если перенести холод и справиться с дрожью – это была вода, и она потекла в их желудки. С водой пришло осознание неимоверного голода, и все семеро набросились на галеты. Жак решил, что лучше будет раскрошить свою долю, смешать со льдом, добытым из камня, и всё разом проглотить.

Они ели и пили. Они беспрерывно тряслись. Никто не бурил уже несколько часов. Вместо этого они прижимались к синтез-ячейке, или дремали, или просто парили на одном месте. Они слишком устали, чтобы радоваться.

Вскоре Луон растормошил их.

– Галеты вот-вот закончатся, – сказал он, тщательно проговаривая слова дрожащими губами. – Раз у нас теперь есть лёд, надо заняться спорами, потому что в одночасье они не прорастут.

Они медленно собрали лёд и попытались расположить его возле светошеста. В невесомости это оказалось непросто, и через некоторое время Давиде предложил выдолбить в скале канаву и забить её льдом.

На это ушло несколько часов, и оказалось, что льда у них недостаточно, поэтому Луону пришлось вновь взяться за бур, чтобы расширить жилу. Наконец им удалось заполнить канаву кусками льда. Пальцы у всех сделались багровыми от холода. Э-дю-Ка открыл первый из трёх пакетов со спорами, что им выдали, и размазал клейкое содержимое по льду.

– Теперь ждём, – сказал он, пряча руки под мышки в надежде снова их согреть.

– Нет, – сказал Луон. – Теперь работаем.

Дней и ночей не было. Светошест горел неустанно. Э-дю-Ка начал делать засечки на потолке – царапать стены смысла нет, заметил он, потому что они годами будут разрушать всё то, что их сейчас окружает. Он отмечал течение времени собственными периодами сна, рассудив, что от пробуждения до пробуждения проходил примерно один земной день. Жак подозревал, что Э-дю-Ка был из тех, кто спал понемногу, хоть десять раз за двое суток, легко пробуждаясь от малейшей тревоги. Но он ничего не сказал. Это едва ли имело значение. Долго спать никто из них не мог, потому что было слишком холодно. Измученные, они погружались в дрёму и вскоре просыпались, охваченные спазматической дрожью.

Э-дю-Ка очень быстро перестал вести отсчёт.

Галеты закончились, но ганк ещё не зацвёл, не превратился из чёрного в зелёный. Давиде пытался есть чёрную жижу, но его вырвало.

– Не похоже на икру, да? – саркастически поинтересовался Луон. – Терпение, парни! Нам нужна зелёная хрень, зелёная – это ганк, в котором есть все нужные питательные вещества. Осталось немного!

Они продолжали голодать. Теперь, по крайней мере, была вода; лёд из жилы, которую они раскопали, дополнял капли, собиравшиеся в углублении на скруббере.

Давиде забросил свои упражнения. У него попросту не хватало сил.

Они всё время дрожали от холода. Они держали синтез-ячейку на максимуме, но этот максимум был намеренно ограничен гонгси, и, хотя устройство испускало слабое тепло, окружавший их камень был настолько холодным, что не позволял воздуху прогреться.

– Наш воздушный карман останется холодным до тех пор, пока мы не согреем всю эту гребаную скалу, – проворчал Мо.

Гордий принялся объяснять, что, поскольку у камня низкая теплопроводность, им не надо прогревать весь астероид – только ту его часть, что непосредственно окружает их, – она тем самым превратится в своеобразную защиту от холода. Но на него начали орать, а Марит с силой и точностью бейсбольного питчера запустил осколком камня ему прямо в голову. Снаряд оставил на лбу Гордия отметину в форме <>. Брызнула кровь. Это разозлило Жака.

– Что вы творите! – закричал он. – Эй!

Остальные никогда раньше не видели, чтобы безногий сердился, и это показалось им неимоверно забавным. Гордий побелел и смолк. Жак занялся раной толстяка и промокал её подолом своей рубахи до тех пор, пока кровотечение не остановилось.

– Кажется, ты расстроился больше, чем он сам, Бегунок, – насмешливо заметил Марит. – Влюбился в пухлячка, что ли?

– Он объяснял, что происходит с теплом в этом пространстве, – ответил Жак. – Не стоило из-за этого ранить его.

Они ещё какое-то время смеялись, а потом перестали.

Они так и не поняли, в чём проблема, думал Жак. Синтез-ячейка медленно, но верно согревала ту часть заледеневшей скалы, что соприкасалась с воздухом. Но каждый день они срезали со стен именно этот согретый камень и измельчённым выбрасывали в космос. Они, мыслилось ему, невольно содействовали тому, что вокруг по-прежнему было весьма прохладно. Но с этим ничего нельзя было поделать – только перетерпеть.