Стеклянный букет - [13]
— Проклятый болтун! — прошипел Виера.
— Вспомните, что сказал Христос… — продолжал губернатор.
Мимо ног губернатора, обрызгав его светло-жемчужные брюки, пробежала мокрая черная собака. Шерсть на ней слиплась от воды и лежала неровными полосами на впавших боках, к мокрым лапам пристала серо-желтая глина.
У самой земли, в зубах собаки моталось что-то, принятое сначала всеми за темную тряпку.
— Манила, — чуть слышно вымолвил Овиедо.
— Манила… — как шелест пронеслось по рядам арестантов.
Собака пробежала вдоль всего полосатого строя каторжников и остановилась перед Овидо. К его ногам положила она свою ношу — мертвого черного щенка. Кажется, это была Аспазия, но теперь уже трудно было разобрать сходство в этом мокром черном комочке с повисшей на тоненькой шее головой.
Собака посмотрела на Овиедо: что же он? Почему не приласкает ее щенка, не сделает так, чтобы он снова стал ползать, сосать, повизгивать?! Ведь она безгранично верила в могущество этого человека…
Манила лизнула жарко начищенные ботинки хозяина, потом щенка: они были все так же неподвижны. Тогда она подняла голову к небу и стала громко жаловаться на жестоких, страшных людей…
Истошный вой вторгнулся в складную речь губернатора, прервал ее на полуслове.
— Что это? — с недоумением посмотрел губернатор и сморщился. — О, дохлятина какая-то?!. Почему вы не уберете? Это же негигиенично…
Начальник тюрьмы шевельнул бровями. По знаку этих бровей застывший было Санчес ожил и бросился к полосатой шеренге.
Двумя пальцами в белых перчатках он поднял в воздух мертвого щенка и брезгливо понес его куда-то за бараки.
Манила побежала было за ним.
— Убрать! — сквозь зубы скомандовал он страже.
Собаку схватили крепко: у стражников была сноровка. Недаром они служили в тюрьме. Они поволокли Манилу за ворота. Она пыталась вырваться, но ей сдавили горло, и все дальнейшее совершилось в полной тишине.
— Гм… так на чем же я остановился… — начал было губернатор, но в этот миг увидел перед самым своим лицом бледное и напряженное лицо седого каторжника.
Губернатор не успел узнать своего старого знакомца: он уже хрипел, когда Овиедо оторвали от него. Овиедо пытался вырваться, но у стражников была сноровка — недаром они служили в тюрьме, — и все дальнейшее совершилось в полной тишине.
_____
Бежал из тюрьмы
Звали этого человека Петер Краус, он был коммунист, и на рассвете этого дня ему удалось бежать из тюрьмы.
Краус и сам не понимал, как это ему так повезло. В тюрьме ждали начальство. Арестантов заставили мыть и скрести все камеры и железные коридоры. Стража сбилась с ног, грозя, понукая, наказывая тех, кто работал недостаточно быстро и старательно. И среди общей суеты Краусу удалось ускользнуть.
Он должен был как можно скорей уехать из своего города, где его могли узнать и выдать властям. Конечно, приметы Крауса были известны всем здешним шпикам. Как за ним охотились три года назад! Как старались заманить его в западню! Дом Крауса, его жена Марта, его сынишка Курт были под беспрерывным наблюдением. И однажды ночью его выследили.
С тех пор прошло три года. И вот Краус на свободе. Он снова может бороться за справедливость, за мир, за единую, свободную от фашистов Германию.
Теперь он торопился выбраться как можно скорей на шоссе и попроситься в попутную машину. В тюрьме у Крауса отросли усы, это немного меняло его внешность, но шпикам он был известен и с усами.
«Скорей, скорей надо уходить!» — подгонял он самого себя.
Дорога к шоссе лежала мимо его дома. Разумеется, войти туда, повидать Марту и мальчика он не сможет: это верная гибель, провал всего дела. Но хоть издали, хоть мимоходом взглянуть на знакомую дверь, на калитку палисадника.
«Только взглянуть…» — повторял он про себя. Он шел и не узнавал родного города. Тихие когда-то улицы теперь выглядели беспокойными, шумными. Оглушительно сигналя, проносились военные автомобили и мотоциклы, маршировали солдаты, и несколько раз навстречу Краусу попались американские офицеры. Беглец точно попал в чужую страну. Он с ненавистью смотрел на иностранцев.
«Захватили Германию и ведут себя, как хозяева!» — с негодованием думал он.
Одна улица, другая, третья… Громоздкие рекламы американских папирос, подвязок, яичного порошка. Но вот замелькали домишки рабочей окраины. Краус повернул за угол, и сердце у него заколотилось так, что стало трудно дышать: он увидел свой дом.
Беглец пошел медленно, как только позволяла осторожность. Напротив, у крыльца здания, где раньше была школа, он заметил полицейского — следует быть начеку!
Затаив дыхание, Краус разглядывал свой домишко. Серый, под черепичной кровлей, он словно тоже сгорбился за эти годы. Рядом с дверью — окошко. Там, бывало, на подоконнике Курт расставлял свое деревянное войско и строил из кубиков высокую красную башню. Рядом — окно Марты: там у нее всегда стояли цветы.
