Стеклянная свадьба - [5]

– Девочки, – обратилась к нам матушка, когда шепот стих. – Это Лили. Лили Джейго. Мы все должны быть добры к Лили, – продолжала она снисходительно, – потому что Лили очень бедна.

До своего смертного часа не забуду выражения ярости на лице Лили. И конечно же, девочки не были к ней добры. Совсем наоборот. Они дразнили ее из-за акцента, смеялись над неуклюжестью, унижали ее из-за ее явной бедности и постоянно издевались над ее родственниками. Они называли ее «Белоснежной Лилией», и ее очень злило это прозвище. А потом, когда они обнаружили, насколько она умна, ее возненавидели и за это тоже. Но я не испытывала к ней ненависти. Мне она нравилась. Меня тянуло к ней, может, потому, что я тоже была аутсайдером. Надо мной часто смеялись в школе и даже прозвали меня «Истинная Вера»,[4] потому что все считали меня слишком наивной. Но меня было трудно дразнить, так как я едва понимала смысл издевок. Мне было ясно, что курица переходит дорогу для того, чтобы оказаться на другой стороне, и я не могла понять, что в этом смешного. Я хочу сказать, зачем же еще курице переходить дорогу? И конечно же, звонок необходим на велосипеде – иначе может произойти несчастный случай. Это очевидно. Что же в этом смешного? Понимаете, что я имею в виду? Девчонки считали, что я легковерная дура. Как нелепо! Но это не так! Хотя я и доверчивая. О да. Я хочу верить людям и верю. Предоставляю другим извлекать пользу из сомнений, я же верю тому, что мне говорят. Потому что я этого хочу. Я уже давно решила: не хочу быть такой же циничной, как Лили. Она подозрительна по природе, и хотя я очень люблю ее, но сама никогда не смогла бы стать такой же. Поэтому, наверное, мой кошелек всегда полон всяких иностранных монеток – я никогда не пересчитываю сдачу. Продавцы так и норовят всучить мне пригоршни всяких десятицентовиков, пфенигов и франков. Но мне все равно. Не хочу быть женщиной, которая всегда начеку. Думаю, я по природе своей оптимистка – я всегда верю, что все будет хорошо. И в свой брак я тоже верю. Я никогда и представить себе не могла, что Питер может сбиться с пути истинного, – и он не сбился, так что я права. Я уверена, что вы можете создать свою судьбу силой собственных мыслей и желаний. Во всяком случае, мне даже нравилось то, что Лили немного порочна, поскольку я точно знала, что никогда не смогу стать такой. Я помню, как однажды, когда нам было по тринадцать лет, мы сбежали в город, солгав сестре Уилфред, будто бы просто пошли на прогулку. Но вместо этого сели в автобус, идущий в Рединг, истратив мои карманные деньги. Мы накупили сладостей, а себе Лили купила сигареты. Она даже болтала с какими-то мальчиками. Затем, по дороге назад, она совершила нечто ужасное – подошла к газетному киоску и стащила экземпляр «Харперз энд Куин». Я хотела, чтобы Лили вернула его, но она наотрез отказалась, хотя пообещала рассказать об этом на исповеди. Помню, как позже она рассматривала его в дортуаре, пребывая в состоянии, близком к трансу, она листала его с таким благоговением, словно то было Священное Писание, а потом поклялась вслух, что станет издавать такой журнал, и все девчонки покатились со смеху. Но она действительно это делает.

– Лили долго жила в Нью-Йорке, не правда ли? – поинтересовалась Мими, разламывая булочку. – Я часто встречаю ее имя в прессе.

– Шесть лет, – ответила я. – Она работала в «Мирабелле» и «Вэнити Фэр». И пока мы пробовали свои итальянские закуски, я рассказывала о ее карьере и о ее преданности своему делу. Потому что я очень горжусь своей дружбой с ней. Я рассказала и о том, как она оставила Кембридж, когда ей предложили скромную должность в «Мари Клэр». Но именно это стало началом ее долгого восхождения по скользкому шесту или, скорее, по блестящей обложке. Она намеревалась добраться до самой вершины и добралась. Три месяца назад она стала первой чернокожей женщиной, издающей модный глянцевый журнал.

Он называется «Я сама», вы, конечно, знаете, о чем речь. Питер относится к журналам по-снобистски, свысока – считает их слишком банальными, а Лили называет «верховной жрицей внешнего лоска». Но я бы сказала – chacun a son gout,[5] а Лили блестяще делает свое дело. Правда, некоторые вещи кажутся просто нелепыми. Совершенно не в моем вкусе. Все эти сомнительного рода сенсации и «Серое – новое черное», «Толстое – новое тонкое», «Старое – новое молодое». Но журнал всегда выглядит так роскошно, ведь в нем фотографии со всего мира. К тому же статьи написаны вполне хорошим стилем – Лили говорит, будто может отделить зерна от плевел. О да, Лили добилась большого успеха. О да, у нее злой язык. Но она никогда не причинит мне вреда. Я твердо знаю это.

Во всяком случае, к девяти Лили еще не приехала. Мы уже покончили с закусками и ждали основное блюдо, я заказала филе барашка. Разговор снова вернулся к брачной теме и к нам с Питером.

– Пятнадцать лет! – со смехом воскликнула Мими. – Просто не могу поверить в это! Я так хорошо помню день вашей свадьбы. В университетской часовне. Мы до смерти замерзли, шел снег, как сегодня.

– Потому что у нас была белая свадьба! – сострила я, и Питер засмеялся.