Статьи о музыке и музыкантах - [28]
Этими заметками я хотел по-своему воздать должное памяти гения и искусства Вагнера в связи с пятидесятилетием со дня смерти композитора. Может быть, в моих словах есть что-нибудь противоречащее моим намерениям, но я полагаю (как уже до меня думал Кеведо): недостаточно чувствовать то, что говоришь, но нужно говорить то, что чувствуешь.
Лад [Tonalidad]. Я думаю, что его можно определить следующим образом: мелодическое построение (ряд последовательно связанных или несвязанных звуков), которое, основываясь на натуральном звукоряде, составляет некую музыкальную концепцию. Этому построению (или изначальному ладу) новые композиторы имеют обыкновение поручать — посредством ладовых альтераций [alteraciones modulantes] или переноса на одну или несколько ступеней вверх или вниз — образование звуковой композиции.
ЗАМЕТКИ О РАВЕЛЕ
Ролан-Мамоэлю и Морису Делажу>1
Я всегда думал, что Равель, далекий от того, чтобы быть enfante terrible[58], каким его многие считали в первый период полного творческого раскрытия, являет нам исключительный случай чего-то вроде «чудо-ребенка», чудесно развившееся дарование которого могло бы совершать «чародейства» посредством своего искусства. И в этом, на мой взгляд, причина того, что музыка Равеля не всегда может быть оценена без предварительного понимания ее индивидуального строя и воплощенного в ней эмоционального начала. А так как этого не было, то критика до такой степени извращала истину, что вообще отрицала существование всякой эмоции в его музыке, в которой отчетливо бьется сильное искреннее чувство, порой скрываемое за налетом меланхолии или насмешливой иронии.
Искусство Равеля — смелое, высокой изысканности и редкого совершенства; его выразительные приемы тесно связаны с точным отбором звуковых средств, всегда подчиняющихся творческому замыслу; в нем раскрывается не только активность мысли, являющейся плодом обучения и опыта, но также нечто такое, что стоит выше сил разума и что находится вне предела человеческих возможностей.
Поэтому с большим удовлетворением и без благоразумных оговорок мы можем предсказать, что творчество Равеля всегда будет жить среди тех произведении искусства, которые наиболее преданно выполняют свое предназначение — воодушевлять нас на нашем жизненном пути.
Я познакомился с Равелем через несколько дней после моего приезда в Париж, летом 1907 года. Тогда было положено начало дружбе, навсегда оставшейся глубоко сердечной. Из его музыки я знал еще с моего пребывания в Мадриде только «Сонатину», которая произвела на меня очень сильное впечатление. Поэтому когда позднее мне удалось осуществить свое страстное желание— совершить путешествие в Париж и установить непосредственные контакты с музыкой и композиторами, наиболее мною любимыми, то в первую очередь я захотел познакомиться в Равелем. Мне это легко удалось благодаря Рикардо Виньесу, бесстрашному паладину добрых вестей, которые и привели меня в Париж>2. Когда, привлеченный славой искусства Виньеса, которое, будучи испанским, меня чрезвычайно радовало, я обратился к артисту, он оказал мне самый радушный прием. Тогда я не думал, что этому искусству и крепкой и благородной дружбе Виньеса я вскоре буду стольким обязан.
С волнением вспоминаю первое время моего пребывания в Париже. В этот город я поехал на свой страх и риск, а он стал для меня продолжением моей Родины>3.
Но возвратимся к тому дню, когда я познакомился с Равелем. Он и Виньес проигрывали «Испанскую рапсодию», только что опубликованную Равелем в первоначальном варианте — для фортепиано в 4 руки. Ее первое исполнение должно было состояться в концерте Национального общества>4. Музыка «Рапсодии» не только подтвердила впечатление, произведенное на меня «Сонатиной». Сверх того, она поразила подлинно испанским характером, который, в соответствии с моими собственными намерениями и в противоположность тому, что Римский-Корсаков сделал в своем «Каприччио», был достигнут не простым употреблением фольклорного материала (за исключением хоты из «Ферии»), а посредством свободного использования существеннейших ритмических, ладово-мелодических [modaI-melódicas] и орнаментальных особенностей нашей народной музыки. И эти особенности не изменили своеобразную манеру Равеля, несмотря на его обращение к мелодическому языку, столь отличающемуся от языка «Сонатины». Бесспорно, после нескольких замечаний Виньеса о том, что некоторые места [pasajes] практически трудны для отчетливого исполнения на рояле в четыре руки, у Равеля появилась идея, очень быстро осуществленная — и до чего удачно! — оркестровать первоначальный вариант «Рапсодии». Так было положено начало замечательной серии оркестровых транскрипций фортепианных пьес, блистающих непревзойденным мастерством и виртуозностью>5.
Рикардо Виньес
Но как мог я в ту пору объяснить тонко схваченный, подлинный испаньолизм Равеля, зная на основании его собственного признания, что с моей страной у него не было другой связи, кроме факта рождения подле ее границы? Впрочем, загадка быстро прояснилась: Испания Равеля была Испанией, мысленно воспринятой им от матери
