Стать Джоанной Морриган - [45]

– Если я и пойду на войну, то это будет исключительно классовая борьба, – говорит папа и цитирует свою любимую реплику из фильма: – Твой папа был бы не прочь расстрелять королевскую семью и отправить на каторгу всех, кто ходил в частные школы. Твой папа – идеалист.

Немного подумав, он добавляет:

– Хотя от бренди я бы не отказался.

И кажется, бренди светит ему даже раньше, чем мы думали. На следующий день звонит Кенни и говорит:

– Мои поздравления, Уайльд. На следующей неделе ты летишь в Дублин брать интервью у Джона Кайта. 

11

Я сижу в самолете. Я В САМОЛЕТЕ. Я впервые в жизни лечу в самолете. Разумеется, я не скажу Эду Эдвардсу, что никогда не летала на самолетах. Эд Эдвардс – это пресс-секретарь студии звукозаписи, с которой сотрудничает легендарный валлийский пропойца и дебошир Джон Кайт. Я не хочу, чтобы Эд Эдвардс меня жалел. Не хочу, чтобы он видел, какое у меня бывает лицо, когда я делаю что-то впервые. Не хочу, чтобы за мной наблюдали, когда я меняюсь. Я буду меняться втайне от всех. Наедине с собой. На людях я цельная, завершенная личность. Полностью сформировавшаяся. В мир выходит готовая бабочка. Куколка остается сидеть в темноте.

Удивительно, но родители совершенно спокойно отпустили меня в Ирландию без присмотра. Мама сказала:

– Ты летишь за границу совсем одна и будешь общаться со всякими рок-музыкантами? Как-то мне это не нравится. Ты сама представляешь, что это за люди? – Маме явно представился «Led Zeppelin» во всей разгульной красе. Как они выкидывают четырнадцатилетних девиц из гостиничных окон и заливают водой телевизоры, чтобы запустить в них живых аквариумных рыбок.

Но я показала ей интервью с Джоном Кайтом, где он рассуждал о социальном обеспечении, о «Beatles» и о своих любимых сортах печенья. Мама хмыкнула и сказала:

– А, так он не типичная рок-звезда. Он всего лишь музыкант. – Причем мамин тон явно предполагал, что у музыкантов нет пенисов, и значит, они для меня не опасны.

Папу интересовало совсем другое.

– Тебя поселят в хорошем отеле? Ты летишь первым классом? Тебе оплатят такси из аэропорта? Да, студии звукозаписи… Наша всеобщая щедрая мамочка.

Когда он узнал, что студия Джона Кайта выделяет почти пятьсот фунтов на мою командировку в Ирландию, он согласился, что мне надо ехать.

– Чем больше компания тебя ценит, тем больше она на тебя потратит, – вполне резонно заметил он, закурив сигарету. – Вряд ли они скормят тебя голодным волкам, если ты им обошлась в полштуки.

И вот я сижу в самолете. Только я, со своим крошечным рюкзачком. Я лечу за границу. Радостно думаю про себя, что на прошлой неделе мои теперь уже бывшие одноклассники тоже впервые поехали за границу: во Францию по обмену учащимися. Эмме Паджетт досталась семья, где ее поселили в одной комнате с двенадцатилетней девчонкой, постоянно твердящей «Джон Клиз» с «аристократично-английским» акцентом, и где на завтрак едят бутерброды с салями и сыром. Ее письмо прямо-таки пышет негодованием.

«Мы все пошли в город искать кукурузные хлопья. Тим Хьюли расплакался», – написала она, явно не без злорадства.

Меня же, напротив, поселят в отеле с бассейном. В том же отеле, где останавливаются рок-звезды.

– Боно тоже придет на концерт. Он просил, чтобы его внесли в гостевой список. Боно! – говорит Эд. Он сидит в самолете, как в пабе. Держит на коленях газету. Во время полета он будет читать. И разгадывать кроссворд. Чтобы не было скучно.

Я не стану читать во время полета. Я смотрю в иллюминатор. Когда мы взлетим, я не пропущу ни секунды. Буду присутствовать в каждом метре, в каждом облаке. Я прочувствую этот полет как никто.

– Боно! Отлично! – говорю я. – Я ему выскажу все, что думаю, и заставлю его извиниться за… все.

Это я притворяюсь, что ненавижу «U2». В основном потому, что заметила: все в «D&ME» ненавидят «U2», – и подумала, что, наверное, так сейчас принято. Но втайне от всех «U2» – одна из моих самых любимых групп. Когда я слушаю «Кто помчится на твоих диких лошадях?», я рыдаю и не могу успокоиться до тех пор, пока не представлю, как Боно меня обнимает. Мне бы хотелось, чтобы Боно меня обнял. Мне бы хотелось с ним поговорить. Он бы меня успокоил и все разъяснил – как в тех его знаменитых речах, когда он обращается к растерянным молодым людям, и подсказывает, что делать, и клянется всегда быть на их стороне и всегда выступать в их защиту. Это как поцелуй доброй волшебницы Глинды.

Когда Боно с тобой говорит, это значит, что ты спасена. Мне бы очень хотелось, чтобы меня кто-нибудь спас. Чтобы кто-нибудь знающий подсказал мне, что делать. Так утомительно каждый раз строить догадки – импровизировать, сочинять на ходу.

– Концерт начинается в десять вечера – здесь так заведено, чтобы начинать поздно, – так что сперва мы поужинаем, – говорит Эд, вписывая в кроссворд девять по вертикали. – А после концерта Джон в твоем полном распоряжении.

Самолет разгоняется перед взлетом. Я даже не думала, что они развивают такую скорость. Я в жизни не двигалась так стремительно. Это уже слишком быстро – и мы разгоняемся еще быстрее. Я знаю, что пассажирские самолеты летают со скоростью около 600 миль в час. Это и есть 600 миль в час? Запредельная скорость. Совершенно нечеловеческая. Лютая, страшная. Исступленная. Наверное, самолеты должны разъяриться, чтобы взлететь. Отпихнуть от себя землю и взвиться ввысь, в облака. Мы прорываемся в небо с боем. Земля остается внизу, не сумев нас удержать. Считаешь до трех, и дороги, дома и деревья вдруг становятся крошечными. Считаешь до шести, и города превращаются в серые пятна по бокам автострады.