Старый шут закон - [7]

— Ну наконец-то! Где вы пропадали? Джойя ждет не дождется.

— Простите, не понял?

— Боже мой, вечно я всех путаю по телефону. Это кто говорит? Брандт?

— Нет, это Фрэнк Хогарт. Адвокат из Лос-Анджелеса. Мне посоветовал связаться с вами наш общий друг Хэмилтон Тэрнер, руководитель шахтеров. Я только что приехал из Реаты. — Фрэнк умолк, дожидаясь, чтобы имена и факты проникли в ее сознание.

— Ах да! Ну конечно. — Голос в трубке сразу потеплел. — У вас еще жена русская, верно?

Фрэнк усмехнулся:

— Газетная утка! Моя жена француженка. Но мы…

— Значит, опять наврали. Как это я не догадалась. Отлично, приезжайте ко мне прямо сейчас. Я ужасно хочу с вами познакомиться. Где вы остановитесь? Надеюсь, у меня?

— Спасибо, вы очень добры, но мы уже сняли номер в отеле «Эспехо», с нами жена и сынишка моего подзащитного, и все мы здорово устали за дорогу и насквозь пропылились. Я позвонил вам просто узнать, не смогли бы вы встретиться со мной завтра утром.

— Утром! — вскрикнула женщина с ужасом. — Боже упаси, я не встаю раньше часу.

Лицо у Фрэнка вытянулось, он зажал трубку ладонью и прошептал жене:

— Она раньше часу дня не встает. А я надеялся к этому времени уже быть в тюрьме.

Миньон перестала снимать юбку и замерла. Доктор Пармали продолжала:

— А потом в дом набьется народ и поговорить нам просто не дадут. А вечером и того хуже — званый ужин. Так что приезжайте-ка лучше сейчас. Я всех, кто был, выставила, осталась одна Джойя, а ее с минуты на минуту заберет Брандт. Я думала, это он звонит — сказать, что сейчас будет. Так что давайте. Таксисты найдут сюда дорогу с завязанными глазами.

— Минутку. — Он снова прикрыл трубку ладонью. — Или сейчас, или только во вторник после часа.

— Ah, zut alors! — Миньон повернулась к зеркалу. — Quelle tete![3]

— Может быть, мне поехать одному?

— Non-non-non, mon ami[4]. Не взваливай на себя все. Комитет помощи — mon affaire[5], не забывай. Я еду с тобой.

Фрэнк улыбнулся и сложил губы для поцелуя. Она подошла к нему, поцеловала, пригладила волосы, которые весь их долгий путь из Реаты трепал ветер. Он убрал с трубки ладонь.

— Спасибо, мы сейчас слегка почистимся и приедем. Только расскажите, как добраться — у нас своя машина.

Через полчаса у входа в патио доктора Пармали столкнулись две пары — когда Хогарты подошли к калитке, она неожиданно распахнулась, и прямо на них с проворством молодого бычка ринулся невысокий худой мужчина с выставленной вперед острой черной бородкой; одной рукой он обнимал за плечи женщину с мягким, спокойным лицом и гладко зачесанными назад седыми волосами. Хогарты остановились и отступили в сторону, те тоже остановились и отступили в сторону.

— Прошу прощения.

— Виноват.

Обе пары одновременно шагнули в другую сторону.

— Извините, ради бога.

— Простите нас.

И те, и другие снова двинулись с места и снова загородили друг другу путь. Миньон засмеялась.

— Наверное, это нас судьба свела, — сказала она. — Мы — Хогарты.

Бородка дернулась вниз-вверх в поклоне.

— Брандт, — произнес мужчина тоном человека, который привык, что его имя производит сенсацию. — И Джойя.

— Надеюсь, мы не выжили вас, — начал Фрэнк. — Мы…

Брандт прервал его, в упор разглядывая Миньон, на которую падал яркий свет из патио.

— Никакая вы не русская, — капризно заявил он. — Вы очень красивы. И наделены способностью чувствовать.

— Если бы вы хоть немного знали Брандта, — спокойно сказала Джойя, — то поняли бы, что он сказал комплимент не только вам, но и вашему мужу.

Фрэнк засмеялся, остановившись у калитки:

— Вы совершенно правы, мистер Брандт. Не могу не подтвердить это, хоть и спешу.

Брандт бросил на него испепеляющий взгляд и снова повернулся к Миньон.

— Тут все такие умные, — сказал он с отвращением. — Вот вы не умная. Вы поймете индейцев. Прощайте.

И он с рассчитанной на эффект резкостью отвернулся и стал спускаться по дорожке вниз, туда, где рядом с запылившимся «седаном» Хогартов темнел пикап. Миньон взяла Фрэнка под руку. Стоя рядом, они глядели вслед удаляющимся Брандтам.

— Tu vois?[6] Она у них за шофера, — прошептала Миньон, когда Джойя села с левой стороны. — С’est interessant[7].

— А кто он такой? Художник, что ли?

— Эмлин Брандт! Ты же читал его романы.

— А, тот самый беллетрист-англичанин. Брандт — очень распространенная фамилия, мне и в голову не пришло. Неужели такой позер способен написать честную книгу?

— Я уверена, он ужасно страдает после подобных проявлений своего temperament[8]. Мне это понятно. Но посмотри, какая красота…

Между стволами сосен, покрывающих склон, мелькали на серпантине дороги огни Брандтова пикапа. Внизу лежал город — разбежавшаяся, точно нити паутины, сеть уличных фонарей, а дальше, до самого горизонта, тянулась черная плоская равнина. С запада и юго-востока равнину окаймляли смятые складки гор, все еще с шапками снега на вершинах, который, казалось, притягивал и впитывал свечение Млечного Пути.

Дом и патио доктора Пармали примостились на двух террасах, вырубленных в склоне горы, за которой ярусами поднимались более высокие горы. На нижней террасе был гараж и перед ним площадка, где машины разворачивались. И дом, и гараж были имитацией испанского колониального стиля с лепными украшениями и карнизами — издали казалось, что они сделаны из глины, хотя на самом деле это был красновато-коричневый цемент. С трех сторон вокруг патио шла ограда из ошкуренных сосновых чурок, внутри стояли стулья с сиденьями из сыромятной кожи, кушетки, покрытые индейскими одеялами, два или три шезлонга и переносной бар. Тихо позвякивали на ветру привязанные к перекладинам ограды маленькие стеклянные фигурки. Возле двери висел чудовищных размеров гонг.