Старый шут закон - [38]

Господи, какой отвратительный сброд, с горечью думал Спиди. Да, поистине класс, к которому он принадлежит, доживает последние дни, и, чем скорее агонии будет положен конец, тем лучше. Страдают не только честолюбивые выскочки вроде Островых. Из его однокашников, даже если взять самых благополучных, лишь единицы вступили в пору зрелости, не пережив драм и мучений. Ценя превыше всего благополучие, они приняли правила игры и приспособились. Они сидели за массивными письменными столами в конторах солидных, респектабельных фирм и, выполняя минимум работы, получали солидное жалованье, жили в солидных домах среди зелени респектабельных пригородов, покупали своим хорошеньким, воспитанным в пансионах женам банально-изысканные и банально-сногсшибательные туалеты, знались с такими же солидными, респектабельными господами, как они сами, и чурались всех, кто был не «как все», ездили по утрам в многоместных «универсалах» до электрички и вечером обратно, все как один выезжали с семьей на побережье, и все как один были членами загородных клубов, играли в гольф по десять долларов за лунку и в бридж по десять центов за очко, танцевали и флиртовали на вечеринках друг у друга и напивались во время традиционных встреч и торжеств, в положенное время рожали положенное количество детей и, как положено, избавлялись от них, сдавая в детские сады и интернаты, дружно изменяли женам, ссорились и разводились, потом женились во второй и третий раз и разводились снова, и все в один голос жаловались и негодовали, что их положение и карьера так заурядны.

Ибо от традиционных доходов этого класса был неотделим традиционный набор забот: долги, курс акций на бирже, продвижение по службе, престиж, адюльтер, алименты, завещания и приписки к завещаниям, астигматизм, аллергия, облысение, мигрень, тучность, алкоголизм, цирроз печени, гипертония, язва, неврозы, рак, камни в почках и желчном пузыре, атеросклероз, ангина, тромбоз, астма и упорно возвращающееся желание послать все к черту и застрелиться.

Меньшинство, то есть те, кто отрекся от традиционной буржуазной морали, обычно не находили своего места в жизни, они пробовали заниматься то одним делом, то другим, но не видели такого, которое могло бы обеспечить им средства к безбедному существованию и одновременно стать достойной целью в жизни; возможности, которые предлагал им американский образ жизни — служить ради денег или паразитировать, — они отвергали, и, однако, не известно по какой причине, отказывались задуматься над возможностями социализма, который предлагает единственную систему нравственных ценностей, соотносимую с современным уровнем развития промышленности и обещающую (удастся ей выполнить свое обещание или нет, покажет будущее) разумно упорядочить неразумный мир. Среди этой категории людей тоже было положенное количество ипохондриков и пьяниц, распутников и невропатов, возможно, здесь их было даже больше, потому что эти люди пожертвовали благополучием ради свободы. Оторвавшись от одного класса, но не пристав к другому, они хвастались своей независимостью от обоих. Сидя в своих челнах без руля и ветрил и гребя вместо весел руками, они так гордились энергией, которую при этом проявляли, что им даже казалось, будто они плывут к цели, а на самом-то деле их просто носило по воле волн. Они с презрением отталкивали ближних ради сомнительного преимущества продолжать борьбу в одиночку.

Что касается Эспиди, его случай усугублялся еще и физическими недостатками — заиканием, которое закрыло перед ним двери в юриспруденцию и в торговлю, и больными легкими, из-за которых малейшая простуда надолго укладывала его в постель, еще больше суживая сферу применения его способностей.

Он сознавал, что ему повезло с работой в газете, ибо при необходимости он мог работать дома, и тем не менее считал газету временным прибежищем. Получал он мало, и, чтобы свести концы с концами, им с Милли приходилось искать дополнительных заработков: он писал заметки для отдела новостей и очерки, а Милли перед рождеством поступала в магазин продавщицей, к тому же время от времени ей удавалось пристроить в какой-нибудь журнал одну из своих новелл.

Спиди был благодарен судьбе за свое заикание, ибо в детстве оно заставило его пройти школу беспощадной борьбы и закалило. Из-за этого же недостатка он никогда не ждал для себя «счастья», к какому стремилось большинство его школьных друзей, а всеми силами старался уменьшить свои мучения, добиться того, чтобы на хилого, неуклюжего заику обращали как можно меньше внимания, старался стать незаметным, таким, как все. Спиди и по сей день оценивал себя гораздо более критично, чем другие. Во всех его помыслах, и тем более в отношениях с людьми, его сдерживал жестокий тормоз — речь. Она не позволяла развернуться его честолюбию. Слава не прельщала Спиди. Выше всего он ценил общество людей, которых не раздражал его недостаток, как раздражал когда-то его мать, и которые обращались с ним в точности как со всеми другими. Такие люди встречались не часто, поэтому настоящих друзей у него всегда было мало. Однако ему повезло: одним из таких друзей была его жена, другим — шурин. Оба знали Спиди с детства и восхищались, с каким упорством он преодолевал свой недостаток, а то, что Спиди до сих пор огорчается из-за него, казалось им непостижимым.