Старый шут закон - [33]

Предлагая ей вместо любви то, что «заслужить куда труднее», то есть уважение, он вовсе ее не отталкивал. В уважении-то, насколько он понимал, она нуждалась больше, чем в чем-либо другом, а его уважение было ей, по-видимому, особенно дорого и ценно.

С Миньон все обстояло совсем не так. Ему бы и в голову не пришло предложить Миньон уважение, потому что ей было нужно неизмеримо больше. Если говорить на языке штампов, ей была нужна сердечная теплота. А в том, что она у него есть, он как раз и сомневался. В присутствии Миньон сомнения исчезали, но когда он потом начинал размышлять и анализировать, то приходил к выводу, что этой теплотой одарила его на время она. Вся история их отношений — видит бог, достаточно короткая — представлялась ему чем-то вроде неравноценной мены. Миньон увидела, какие в нем таятся возможности, и указала путь, на котором он может эти возможности осуществить. При этом она проявила к нему такое участие, что он невольно поднялся в собственных глазах и стал чувствовать себя уверенно в тех сферах, где раньше казался себе неудачником. И за все это он заплатил ей лишь благодарностью, лишь тайным поклонением, которое ей было совсем не нужно.

Но сегодня, кажется, он сможет что-то сделать для нее. Весь день она пыталась связаться с ним. Звонила ему утром, но он работал; часа в два он позвонил ей — она куда-то вышла; перед обедом она снова набрала его номер, но он в это время принимал душ; когда же он сам стал звонить ей, она уже уехала к Пан. И вот наконец оба они в гостиной у Пан. Его как магнит притягивала грациозная фигурка в черном, мелькавшая среди гостей. Почему она не подходит к нему? Он хотел сам подойти к ней и просто сказать: «Здравствуйте, Миньон», но не мог. Эта встреча значила для него слишком много, он считал, что притворяться было бы грешно.

Какой нелепый парадокс: он любил Миньон, благодаря ей его книга выйдет гораздо ярче и интересней, чем он задумал, но представить Миньон своей женой он не мог. А вот в Веронику он не был влюблен, она не оказывала никакого влияния на его творчество, и тем не менее мысль о женитьбе на ней не раз приходила ему в голову. Брак этот будет не совсем обычный, он женится не по страстной любви, однако ж и не по расчету, между ними будет дружба, понимание, но души его это чувство не перевернет.

Взяв Палмера под руку, Вероника водила его от одной группы гостей к другой, а «неожиданной» встречи с Миньон, на которую он так надеялся, все не получалось, и он в конце концов ушел, оставив Веронику прельщать Эмлина Брандта чарами вечно ускользающей жар-птицы.

Но его сейчас же перехватила Джойя. Он восхищался непоколебимым спокойствием этой женщины, которая уже много лет вела борьбу за выживание с бородатым эгоцентриком. Джойе очень понравилась жена шахтера, она сказала, что Палмер обязательно должен с ней познакомиться, и повела его к Лидии.

Он растерялся — что нужно говорить, когда тебя представляют жене шахтера? А у нее, бедняжки, к тому же такое горе! Он молча стоял перед ней, хлопая близорукими глазами за стеклами своих круглых, в толстой оправе очков, и вдруг сзади раздался любимый голос:

— Palmeur Уайт, неужели это вы?

Он с ужасом почувствовал, что сделает сейчас какую-нибудь глупость, например опустится на колени и поцелует подол ее платья. Сдержав себя, он не спеша обернулся и с преувеличенным удивлением сказал:

— Как, Миньон?

Рука у нее была теплая, не то что во время прощания в лос-анджелесском тумане. Но он поспешил выпустить руку Миньон, испугавшись, что сжал ее слишком горячо.

Она посмотрела ему в глаза.

— Вы удивлены, что я здесь? Voyons![37] — Она явно не верила ему.

— Нет, не очень, — услышал он свой голос, который говорил независимо от него. — То есть совсем нет. Наоборот, я ужасно рад, что… что наконец нашел вас. Весь сегодняшний день — сплошная комедия ошибок.

— Да, и потому нам надо как можно скорее наверстать упущенное. Вы знакомы с моим другом миссис Ковач?

— Да, знаком. Я как раз хотел сказать ей… хотел выразить… вернее, поздравить ее с благополучным избавлением от петли.

— «La Reata» по-испански «веревка», — пояснила Миньон своей приятельнице. — Palmeur всегда острит, вы, Лидия, его, пожалуйста, простите.

— Так и в газете было написано, — сказала миссис Ковач. — Вы, наверное, читали ту передовую в «Лариате»?

— Нет, к сожалению… то есть на самом деле, к счастью, — не читал. Представляю, какая это была гнусность.

— «Reata» значит веревка, писали они. И на ней надо повесить нас, шахтеров.

Пан Пармали подвела к Лидии Острова, и он вцепился в ее нитку бирюзы:

— Боже, какая прелесть!

Миньон поманила Палмера в сторонку.

— Помогите нам, Palmeur, я очень на вас рассчитываю, — сказала она. — Не уклоняйтесь, ладно? — Великий боже, да разве он когда-нибудь уклонялся?! — Это очень важно для вашей книги. В американском искусстве начался новый процесс, он развивается независимо от нашей интеллигенции, она над ним не властна. До сих пор молодой Америке были неведомы беды Старого Света. А сейчас она открыла, что в ней действуют те же социальные силы, что и в Европе, это ясно даже на примере такой крошечной, изолированной колонии, как Идальго. Вы должны изнутри наблюдать за переменами, которые сейчас происходят, то есть принимая в них участие. Я видела не так уж много, но, мне кажется, об одном искусстве Реаты можно написать целую книгу.