Старый корабль - [149]

Оставшиеся вдвоём в каморке молчали. Слёзы Цзяньсу скатывались на чёрные волосы Даси, на её лицо. Она вытерла ему глаза, а он, ухватив её руки, принялся целовать их, а потом вдруг резко отпустил, сжался в уголке кана и тихо, почти неслышно проговорил:

— Даси, у меня неизлечимая болезнь. — Даси покачала головой, глядя на него большими сверкающими глазами. — Это правда. Я теперь ничего не боюсь, вот и вернулся.

Даси продолжала качать головой…

* * *

Спустя неделю группа проверки объявила о своём решении: на компанию по производству лапши накладывается крупный штраф. Все поняли, что Чжао Додо пришёл конец, изначальные вкладчики были вне себя от гнева. После отъезда группы проверки Валичжэнь вступил в полосу нескончаемых скандалов и перепалок. Луань Чуньцзи без конца ругал Ли Юймина, называя его самым никчёмным человеком из семьи Ли. Ли Юймин на это никак не отвечал, он закрылся дома, чтобы поразмышлять о допущенных ошибках. Ему казалось, что несколько десятков лет жизни прошли как во сне, сплошная путаница. Удар на этот раз оказался слишком жестоким, и ему подвергся не один Чжао Додо, а весь Валичжэнь. Производство на фабрике двигалось еле-еле, и вскоре случился «пропавший чан». Чжао Додо, наплевав на всё, заперся у себя в конторке. Крутились, как на сковородке, лишь работники. Жители понимали, что на сей раз «пропавший чан» подобен удару, нанесённому умирающему, — положение фабрики было абсолютно безнадёжным. Ответственные работники горкома и улицы Гаодин лично поднимали людей на то, чтобы исправить ситуацию. Лу Цзиньдянь в цеху надрывал глотку. По прошествии трёх дней Ли Юймин привязал на дверь красную ленточку от злых духов. На четвёртый день в городе услышали знакомую кисловатую вонь, которая шла от чана с раствором и отстойника и привлекала к дверям полчища мух. Суй Баопу в отчаянии ухаживал за младшим братом. Проведать его пришёл старик Го Юнь, который тяжело вздохнул и увёл Суй Цзяньсу с собой.

Баопу прибыл в цех и начал действовать. Шёл уже четвёртый день, и вокруг разило кислятиной. Он велел жечь полынь, чтобы отогнать мух, а сам с несколькими дюжими молодцами принялся размешивать чан и отстойник. Хлебнул из железного ковша и на следующий день мучался от поноса. Нестерпимая боль в животе не отпускала несколько дней, но он, стиснув зубы, продолжал давать указания рабочим по приведению раствора в порядок. Никто в цехе праздно не шатался, несколько дней все трудились в поте лица. Забрызганные до невозможности, но плотно облегающие джинсы Наонао, казалось, волновали мужчин ещё больше. Она целыми днями молчала, появляясь на грязных и трудных участках, и на губах у неё постоянно играла счастливая улыбка. Ночью она поджарила кусок крахмала, перебрасывая из руки в руку и дуя на него, разломила пополам и половину сунула Баопу. Прошло шесть дней, и на седьмой по цеху разлился приятный аромат. «Заработало!» — возбуждённо закричали все, кто там был, и уставились в спину выходившего из цеха Баопу. Наонао вернулась к чану, чтобы как прежде поправлять мокрые плети лапши. За всё это время Чжао Додо ни разу не вышел. Когда производство вернулось в обычное русло, он появился с налитыми кровью глазами, разя перегаром и изрыгая ругань. Разобрать можно было лишь два слова: «Прикончу его».

Чжао Додо нередко садился за руль автомобиля, гонял он лихо, и в городке все обходили его за версту. В остальное время запирался в конторке, беспробудно спал, пил и бродил туда-сюда, осыпая всё и вся бранью. Однажды он заявился в «Балийский универмаг» и стал умолять «должностное лицо» вернуться на работу в компанию. Потянулся было к её груди, но тут же отдёрнул руку, сделав несколько странных жестов. Увидев, что он не в себе, «должностное лицо» злорадно захлопала в ладоши. Вечером она пробралась к конторке управляющего и стала подсматривать в щёлку двери. Чжао Додо с потемневшим лицом расхаживал там в одних большущих трусах. Она почему-то решила, что он скоро умрёт, и безумно обрадовалась. На подоконнике она заметила тесак и вспомнила, как однажды вечером он угрожал ей, размахивая им. В этот миг ей страшно захотелось схватить этот тесак и рубануть ему где-нибудь, а потом смотреть, как из раны хлещет кровь. Судя по всему, Чжао Додо скоро конец, и она была очень рада. Больше всего ей хотелось отомстить ему именно сейчас, но никак было не придумать, как это сделать. Она изо всех сил пнула дверь, повернулась и убежала.

Вернувшись домой, Баопу почувствовал, что никогда ещё так не уставал. С того времени, как заболел Цзяньсу, и с тех пор, как «чан пропал», он ни разу не выспался как следует. Он лёг на кан и крепко уснул. Ему снилось, что в какой-то туманной дымке они идут с братом по берегу реки. Цзяньсу выглядит совсем не больным, лицо сияет свежестью, и он показывает на что-то впереди. Голубой песок простирается далеко вперёд. Вдали постепенно вырисовывается что-то ярко-красное, скачущее. Оно приближается, становится всё больше, и оказывается, что это гнедой семьи Суй. Цзяньсу вскакивает на него, Баопу тоже, и старый жеребец мчится вперёд, из-под копыт у него летит голубой песок… Проснувшись и вновь переживая красивый сон, Баопу вспомнил, что про нечто подобное рассказывал брат. Взволнованно спрыгнув с кана, он помчался в дом Го Юня. «Старик-врач — единственный человек в городке, который понимает членов семьи Суй, — думал он по дороге. — Если и Го Юнь скажет, что дело безнадёжно, то Цзяньсу и впрямь конец. Возможно, этот сон — счастливое предзнаменование, а может, совсем наоборот».