Время вечернее. Выхожу на крыльцо. Солнце садится за высокую меловую гору. Над безлюдным хутором смыкается тишина. Туманится степная холмленая даль. Пресная речная прохлада наплывает волнами.
Солнце ушло за гору, на прощанье даря дивным закатом. Полыхало полнеба. Нежная алость, густая желтизна, багрец, чистая прозелень с темной, фиолетовой тучей понизу, у земли. Высокие малые облачка сияли розовым; далекие воды реки отвечали небу нежной бирюзой.
Вечерняя заря светила по-осеннему недолго и погасла. Над курганом, за речкой проклюнулась первая звезда. Через час-другой, когда землю накроет тьма, небо засветит, а к полночи запылает звездным огнем. Из края в край протянется Млечный путь — вечная наша дорога, из тьмы во тьму. По ней уходят. И не возвращаются.
Сколько я пожил, сколько видел этих закатов, восходов, светлых дней и звездных ночей. В просторной степи, чаще — на речных берегах. И всякий раз словно впервые. Там — самые светлые думы, там — утешение горьких мыслей, там — неспешные беседы, тепло земное и человеческое.
Недаром малому мальчонке так хотелось «поночевать» с папой у костра, возле тихой воды под звездным небом. Видно, душа просила: «поночевать», поговорить. И долго помнить.
Не получилось. У отцов работа, работа… Чтобы жить «не хуже других»: мебель, шкафы с «хрусталями», гардеробы, набитые одеждой, часто лишней. И, конечно, машина.
Но все это не с неба падает. Все это — труды и труды нелегкие; часы и дни не больно долгой жизни. И всегда ли мудрой, если на исходе ее приходится, вспоминая, о многом жалеть. Хотя бы о том, что в свою пору не поехал с малым тогда сынишкой «поночевать» у воды, у костра. Где-нибудь, на Голубинском острове, на Бурунистом, Скитах или возле Набатовского хутора, который приютил меня ныне.
