Старый английский барон - [30]

— Скажи, братец, не догадываешься ли ты, что стало с Эдмундом?

— Нет, — ответил он, вздохнув. — А почему ты спрашиваешь меня?

— Мне подумалось, милый Уильям, кому и знать, как не тебе? Ведь он так любил тебя, что не мог оставить в неведении. Послушай, тебе не кажется, что он исчез из замка при очень странных обстоятельствах?

— Да, дорогая сестра. Его отъезд — сплошная тайна. И всё же, откроюсь тебе, уезжая, он отличил меня среди прочих.

— Я так и полагала, — сказала она. — Но ведь ты скажешь мне, что́ тебе о нем известно?

— Увы, милая Эмма, я ничего не знаю. Когда мы виделись последний раз, он был взволнован, словно прощался со мною, и у меня было предчувствие, что нас ждет долгая разлука.

— Ах, и у меня было такое чувство, когда он расстался со мною в саду.

— О каком расставании ты говоришь, Эмма?

Она покраснела, не решаясь открыться брату.

Но Уильям просил, уговаривал, настаивал, и она наконец, потребовав строжайше хранить тайну, рассказала ему всё. В ответ он заметил, что и в этом случае поведение Эдмунда было столь же необъяснимо, как и во всех остальных.

— Но теперь, когда ты поверила мне свою тайну, — добавил он, — ты вправе узнать мою.

И он передал ей письмо, которое нашел у себя на подушке; Эмма прочла его с величайшим волнением.

— Да поможет мне святая Винифред!{51} — воскликнула она. — Не знаю, что и подумать! «Отныне нет больше крестьянина Эдмунда — есть тот…» По моему разумению, это значит, что Эдмунд жив, но теперь не крестьянин.

— Продолжай, дорогая сестра, — сказал Уильям. — Мне нравится, как ты объясняешь письмо.

— Ах, братец, это всего лишь догадка! А что думаешь ты?

— Я думаю, мы согласны еще в одном: он просил тебя не за друга, а за самого себя. И будь он действительно благородного происхождения, я бы предпочел, чтобы мужем моей милой Эммы стал он, а не какой-нибудь принц.

— Что ты, Уильям! — возразила она. — Неужели ты считаешь, что он может быть знатен или богат?

— Трудно сказать, что возможно, а что нет. У нас есть доказательство того, что в восточных покоях обитают призраки. Без сомнения, Эдмунду открылось там немало тайн, вероятно, они касаются и его судьбы. Я уверен: он уехал из-за того, что увидел и услышал там. Нам остается терпеливо ждать разгадки этого запутанного дела. Думаю, излишне просить, чтобы ты молчала о сказанном здесь — тому порукою твое сердце.

— О чем это ты, братец?

— Не делай вид, будто не понимаешь, дорогая сестра. Ты любишь Эдмунда, и я тоже. Нам нечего стыдиться. Было бы странно, если бы столь разумная девушка, как ты, не отличила лебедя в стае гусей.

— Милый Уильям, прошу, оставим это. Право, ты снял у меня камень с души. Будь уверен, я никому не отдам своей руки и сердца, пока не узнаю, чем кончится это дело.

Уильям улыбнулся:

— Сбереги их для того, кого Эдмунд назвал своим другом. А я буду счастлив, если он получит право просить их.

— Тише, братец! Ни слова более, я слышу шаги.

Это оказался их старший брат, который пришел пригласить мистера Уильяма на верховую прогулку и невольно прервал их беседу.

С этого дня прекрасная Эмма вновь обрела веселый спокойный вид, Уильям же часто, ускользнув от друзей, спешил к сестре поговорить о том, что было дорого им обоим.

А в это время вдали от замка Ловел Эдмунд и Джон Уайет держали путь в поместье сэра Филипа Харкли. Дорогой они беседовали, и Эдмунд нашел в спутнике разумного и чуткого юношу, хотя и не облагороженного образованием. Он также увидел, что любовь и уважение Джона к своему господину граничат с благоговением, и узнал от него немало об этом достойном рыцаре. Джон поведал ему, что сэр Филип приютил у себя двенадцать старых солдат, изувеченных в сражениях и лишенных средств к существованию, а также шесть престарелых воинов, поседевших в ратных трудах, но так и не дослужившихся до чина. Упомянул он и о знатном греке, плененном сэром Филипом и ставшем ему другом, человеке доблестном и благочестивом.

— Кроме них, — продолжил молодой Уайет, — еще многие едят хлеб и пьют вино моего господина и молят Бога за своего благодетеля. Его слух всегда внемлет чужой нужде, а рука готова облегчить ее, и он всегда готов разделить с добрым человеком его радость.

— Он безупречен во всем! — воскликнул Эдмунд. — Я всей душою хотел бы уподобиться ему! О, если бы мне это удалось хотя бы в малой степени!

Эдмунд не уставал слушать о делах этого поистине замечательного человека, а Уайет — рассказывать о них, и в продолжение всех трех дней пути их разговор не смолкал.

На четвертый день, когда они почти достигли цели своего путешествия, в сердце Эдмунда закралось сомнение, встретит ли он радушный прием. «Что же, — сказал он себе, — если сэр Филип будет со мною холоден, досадуя, что я так долго пренебрегал его приглашением, и не пожелает мне помочь, это будет лишь справедливо».

Он послал Уайета вперед уведомить сэра Филипа о своем приезде, а сам остался ждать у ворот, терзаемый сомнениями и тревогой перед грядущей встречей. Сбежавшиеся слуги радостно приветствовали Уайета.

— Где наш господин? — осведомился он.

— В гостиной.

— У него гости?

— Нет, только домашние.

— Тогда мне следует явиться к нему. Он вошел к сэру Филипу.