Старые мастера - [36]

Спустя год моя жена из любопытства заглянула в Музей города Вены, желая просто скоротать время, и обнаружила в этом музее, который, по-моему, ничего интересного из себя не представляет, ту самую картину Гауермана, подаренную племяннице. Вообразите, какой это был удар. Она тут же обратилась в дирекцию музея, где выяснила, что племянница продала картину буквально через несколько недель, если даже не дней, после того, как получила ее в подарок от своей тети, моей будущей жены, продала Музею города Вены за двести тысяч. Делать подарки — величайшая глупость, сказал Регер. Я объяснил это жене, и с тех пор она перестала делать подарки. Мы, как говорится, с кровью сердца отрываем от себя дорогую нам вещь, любимое произведение искусства, а получивший подарок идет и безо всякого зазрения совести тут же продает его за баснословные деньги, сказал Регер. Делать подарки — дурная привычка, отчасти она объясняется тем, что человек хочет загладить какую-то свою вину, отчасти распространенной у нас боязнью одиночества; это скверный обычай, им обесценивается и сам подарок, который, по мнению того, кому он сделан, мог бы быть гораздо дороже, а в результате подарок не приносит никому и ничего, кроме ненависти. Я никогда в жизни ничего не дарил, сказал Регер, зато никогда и не принимал подарков, я всю жизнь их боялся. А вы знаете, что Иррзиглер причастен к нашему браку? Как выяснилось позднее, когда моя жена в полном изнеможении прислонилась к стене зала Себастьяно, Иррзиглер обратился к ней и предложил ей посидеть в зале Бордоне. Иррзиглер проводил ее из зала Себастьяно в зал Бордоне и посоветовал там отдохнуть на скамье, сказал Регер. Если бы Иррзиглер не проводил ее в зал Бордоне, то знакомство, вероятно, не состоялось бы. Как вы знаете, я не верю в слепую случайность, сказал он. В этом смысле можно считать Иррзиглера нашим сватом, сказал Регер. Продолжительное время ни я, ни моя жена не подозревали о том, что Иррзиглер сосватал нас, но однажды, восстановив обстоятельства нашего знакомства, мы догадались об этом. Иррзиглер как-то раз признался, что в тот день он довольно долго наблюдал за моей женой в зале Себастьяно, хотя сам толком не понимал, почему; что-то в ее поведении ему показалось странным, eму даже почудилось, будто она собирается сфотографировать одну из картин, висящих в зале Себастьяно, что категорически запрещено; ему даже померещилось, что она прячет в слишком большой для музея сумке фотоаппарат, и лишь потом он заметил, что она попросту валится с ног от усталости. Люди обычно совершают в музеях одну и ту же ошибку, они хотят увидеть сразу все, поэтому долго расхаживают по залам и долго разглядывают картины, пока вконец не выбиваются из сил оттого, что объелись искусством. То же самое произошло и с моей будущей женой; Иррзиглер взял ее под руку и отвел в зал Бордоне, оставаясь весьма предупредительным, как она вспоминала позднее, сказал Регер. Дилетант сам портит себе излишествами впечатление от музея, сказал он. Впрочем, тут трудно давать советы. Знаток отправляется в музей, чтобы увидеть одну картину, одну скульптуру, какое-то одно произведение искусства, сказал Регер, он идет в музей, чтобы осмотреть и оценить вполне определенное полотно Веронезе или Веласкеса. Однако подобные знатоки мне глубоко противны, сказал он, они направляются прямиком к избранному произведению искусства, аналитически препарируют его без каких бы то ни было эмоций, после чего поворачиваются и уходят; ненавижу этих снобов, сказал Регер. Однако тошнит меня и от профанов, когда я вижу, сколь неразборчиво поглощают они в музее все подряд, за полдня они готовы переварить всю европейскую живопись, а ведь с такими профанами приходится сталкиваться здесь ежедневно. В тот день, когда я познакомился с моей женой, ее, как говорится, раздирали внутренние противоречия, ибо она проходила несколько часов по городу не в силах сделать выбор между покупкой пальто от фирмы Браун и костюма от фирмы Книце. Она долго колебалась между фирмой Браун и фирмой Книце, но в конце концов решила не покупать ни пальто от фирмы Браун, ни костюм от фирмы Книце, а вместо этого пойти в Художественно-исторический музей, где до тех пор была лишь однажды, в раннем детстве, ее водил туда отец, очень тонко разбиравшийся в искусстве. Иррзиглер вполне сознает теперь свою роль свата. Я часто думаю, что было бы, если бы Иррзиглер привел тогда в зал Бордоне другую женщину, сказал Регер, совсем другую, повторил он, например, англичанку или француженку, нет, это невозможно вообразить, сказал он. Вы сидите несчастный, охваченный отчаянием, лишенный всяческой способности помыслить о жизни здраво, к вам подсаживают незнакомку, потом вы на ней женитесь и оказываетесь спасены. Миллионы будущих супругов познакомились на скамейке, сказал Регер, трудно себе представить более избитое и пошлое клише, однако именно ему я обязан моим спасением, ибо без моей жены я не смог бы жить дальше, сегодня это стало мне яснее, чем когда бы то ни было. Я годами сидел на той скамье, погруженный в свое отчаяние, и вдруг пришло спасение. Таким образом, именно Иррзиглера я должен благодарить за это, ибо без Иррзиглера меня бы уже давно не было на свете, сказал Регер в тот самый момент, когда Иррзиглер как раз заглянул из зала Себастьяно в зал Бордоне. К полудню Художественно-исторический музей обычно пустеет, вот и сегодня народу осталось уже немного, в так называемом