Старые мастера - [30]

до недавнего времени был невообразимо скверный туалет. Но все-таки директор уразумел проблему, и там построили очень удачный туалет, совершенный не только в архитектурном, но и в санитарно-техническом отношении, продуманный до малейшей детали. Венцы поистине самые нечистоплотные люди в Европе, научно установлено, что венец пользуется мылом лишь раз в неделю, научно установлено также, что венец меняет нательное белье не чаще раза в неделю, а сорочки только дважды в месяц; большинство венцев меняет постельное белье только раз в месяц, сказал Регер. Носки и чулки меняются в среднем каждые двенадцать дней, сказал Регер. В этом смысле у мыльных и бельевых фабрикантов дела в Вене и в Австрии идут из рук вон плохо, хуже чем где-либо в Европе. Зато венцы потребляют огромное количество одеколона и духов самых дешевых сортов, сказал Регер, поэтому от них уже издалека разит фиалками, гвоздикой или ландышем. Логично предположить, что телесной нечистоплотности венцев соответствует нравственная нечистоплотность, сказал Регер, то есть, вероятно, нравственно они так же грязны, как телесно; я говорю вероятно, уточнил он, ибо не могу с полной уверенностью утверждать, что это действительно так. Однако все говорит за то, что нравственно венцы, пожалуй, еще нечистоплотнее, чем телесно. Впрочем, у меня нет большой охоты гадать на сей счет, это дело социологов, пускай они и пишут свои исследования, сказал Регер. Вероятно, в этих исследованиях венцы будут описаны как самые нечистоплотные европейцы, сказал Регер. Поскольку с годами моложе не становишься и организм стареет, в последнее время мне все чаще приходится навещать туалет Художественно-исторического музея, сказал Регер, но порядки там остаются прежними, поэтому каждый такой визит неприятен и сильно действует мне на нервы, ибо уборная в музее ниже всякой критики. Однажды я позволил себе пошутить, то есть упомянуть в моей заметке для Таймс о том, что туалет Музыкального общества, нашего главного храма музыки, невыносимо плох и что по этой причине мне каждый раз приходится делать над собой усилие, чтобы пойти на концерт в Музыкальное общество; я заранее, еще дома начинаю раздумывать, идти ли мне вообще в Музыкальное общество, ибо я уже немолод и почки у меня старые, следовательно, не менее двух раз за вечер мне понадобится навестить туалет. Но я хожу в Музыкальное общество ради Моцарта и Бетховена, ради Берга и Шёнберга, ради Бартока и Веберна, поэтому я заставляю себя преодолевать свой страх перед тамошним туалетом. Какой же великолепной должна быть музыка на концертах Музыкального общества, чтобы я ходил туда, несмотря на то что не меньше двух раз за вечер я вынужден бывать в тамошнем туалете, сказал Регер. Искусство требует жертв, твержу я себе всякий раз, когда мне нужно в туалет, и иду туда, сказал Регер. С закрытыми глазами и по возможности с одновременно зажатым носом я справляю малую нужду, и все это тоже особое искусство, которым я овладел в совершенстве. Венские туалеты не только самые грязные во всем мире, за исключением, возможно, лишь развивающихся стран, здесь еще обычно все оказывается сломанным, вода либо не течет из крана, либо не уходит в сток, месяцами не работает ни кран, ни сток, и никому нет до этого дела, сказал Регер. Вероятно, безобразное состояние венских туалетов удастся поправить лишь тогда, когда правительство или муниципальные власти издадут строжайший закон или указ об общественных уборных с целью обязать всех владельцев отелей, ресторанов и кафе привести туалеты в надлежащий порядок. Ведь если владельцы отелей, ресторанов и кафе ничего не предпримут, а правительство и муниципальные власти не заставят их действовать, то это свинство будет длиться вечно. Вена — город музыки, написал я однажды в моей заметке для Таймс, но одновременно это средоточие отвратительнейших уборных. Таким образом, в Лондоне о нашем позоре известно, зато не известно в Вене, ибо венцы не читают Таймс, они довольствуются примитивными, бульварными газетенками, которые издаются будто только для еще большего обалванивания жителей, впрочем, подобные газеты вполне соответствуют духовному и нравственному состоянию венской публики, сказал Регер. Тем временем русская группа ушла, но скамья в зале Бордоне по-прежнему пустовала. Я успел заметить, что на голове у Регера, вставшего и вышедшего из зала после того, как Иррзиглер что-то шепнул ему на ухо, все еще оставалась чернаяшляпа, Регер до сих пор так и не снял ее. До половины двенадцатого было всего две минуты. Русская группа переместилась в зал Веронезе, теперь переводчица-украинка вещала экскурсантам о Веронезе, впрочем, почти то же самое говорилось прежде о Бордоне и Тинторетто, это были те же глупости, те же интонации, тот же противный голос; дело не только в том, что голоса русских женщин обычно действуют мне на нервы, а в особой пронзительности некоторых из них, от которой у меня начинается в ушах нестерпимая боль. Мой тонкий слух не выносит высоких и пронзительных женских голосов. Не знаю, почему Иррзиглер так долго не появлялся снова, ведь инструкция обязывает его через короткие промежутки времени контролировать зал Бордоне; странно, что он вышел из зала Бордоне вместе с Регером и до сих пор не вернулся. Моя встреча с Регером была назначена здесь, в зале Бордоне, ровно на половину двенадцатого, а Регер — самый пунктуальный и верный своему слову человек из всех, кого я знаю, поэтому я не сомневался, что Регер вернется в зал Бордоне точно к половине двенадцатого; едва я успел это подумать, как Регер появился в зале Бордоне, однако прежде, чем сесть на скамью, он оглянулся по сторонам; предвидя это, я при его появлении в зале Бордоне тут же шагнул назад, в зал Себастьяно, и притаился в углу, куда прежде меня затолкала русская группа и откуда я мог продолжить наблюдение за вернувшимся Регером, за недоверчивым Регером, подумал я, который всюду озирается по сторонам, чтобы убедиться в собственной безопасности, ведь он всю жизнь страдал чем-то вроде мании преследования, что служило ему скорее добрую службу, чем доставляло неприятности ему или окружающим. Теперь Регер вновь сидел на скамье в зале Бордоне, разглядывая