Старые истории - [62]

— Значит, тебе из всех его регалий только черная машина нужна? Кататься?

— А на хрена она мне?

— Ты после войны учиться не пошел, хотя для вас — фронтовиков — все двери были открыты. А он пошел. На медные гроши перебивался, ночью грузчиком, днем на лекциях, вечером в читальне. Потом завод, заочная аспирантура, диссертация. Ну что буду тебе рассказывать, сам знаешь, как это бывает. Он с четырнадцати лет без родителей. Сам себя выкормил, выучил и воспитал. Пусть уж поездит на черной машине. Ему при его нагрузке и заботах только по троллейбусам с пересадками мотаться.

— Твой мужик самостоятельный, простой. Вот Ленин, говорят, тоже был совсем простой человек.

— Хо, скажешь тоже. Нашел простого. Сложнее сложного он был. Как может быть простой гениальность? Так что давай, Иван Захарович, не будем похлопывать гениев по плечу. Не нам чета. Хочешь, я тебе его фотографию покажу?

— Чью?

— Ленина.

— Да что же, я его не знаю, что ли?

— А вдруг не знаешь…

Анна Павловна выскочила из-за стола и скоро вернулась с альбомом.

— Здесь все фотографии Ленина, какие только есть, — сказала. Полистала и подала: — Посмотри.

И Иван Захарович увидел усталое лицо, сплошь испещренное сеткой мелких морщинок. Смертельно усталое лицо.

— Господи! — сказал Иван Захарович.

— Ему здесь пятьдесят лет. Пятьдесят! Мужчина в расцвете сил. Тебе шестьдесят пять, ты инвалид войны, а он на этой фотографии, да и на других, — погляди, погляди, — Анна Павловна листала страницы, — он тебе в отцы годится. Вот что такое тяжелая, на износ, умственная работа.

— Это тебе не метлой махать, — сказал вдруг Иван Захарович.

— Сжег себя человек. На костре сгорел ради людей.

— Прометей, — сказал Иван Захарович. И, подумав, добавил: — Данко.

Анна Павловна глянула на него со вниманием.

Помолчали. Иван Захарович начал, поднимаясь:

— Спасибо тебе, Павловна, за хлеб-соль, за уважение. Хорошо мы с тобой поговорили.

И уже в дверях запнулся:

— Мать-то жива?

— Жива.

— Сколько ей за отца пенсию положили?

Анна Павловна сказала.

— Ну что ж, — задумчиво произнес Иван Захарович. — Для него — не жалко.

И ушел. А тут и молодцы-тимуровцы подскочили. Сдали моечную аппаратуру, получили по зефирине и приблизительно условились о следующей встрече. Приблизительно, потому что, как вы, наверное заметили, Анна Павловна не была такой уж безраздельной владыкой своего времени. Случайности в ее жизни принимали изрядную долю участия.

Прикинув, что на себя надеть, Анна Павловна решила остаться в джинсах, имевших еще весьма пристойный вид, и только сменила кофточку на водолазку, которые давно вышли из моды. Но Анна Павловна свитера эти обожала. И собиралась носить их до той поры, покуда они снова не войдут в фавор. Свой туалет она завершила видавшим виды бархатным пиджаком.

— Хипуешь, кочерыжка? — поинтересовалась Анна Павловна у своего отражения в зеркале.

Вам бы внешний облик Анны Павловны мог показаться случайным. На самом деле он был глубоко продуман и обоснован. Если Иван Васильевич раньше нее вернется домой и, впустив ее в квартиру, увидит, в чем она гуляла по городу, душа его останется спокойной, причин для ревнивых подозрений, которые, несомненно, расфуфырься она, возникли бы, не найдется. Хотя, по мнению Анны Павловны, такой подход к вопросу был крайне несерьезен и даже опасен.

Окинув прощальным, пронзительным взглядом квартиру, она решила, что сделано почти все.

— А розы? — спросила она себя. И ответила: — А розы вырастут сами.

У матери Анна Павловна застала Владлена. Того самого Безрученка. Он действительно не подходил ни под одну из двух разновидностей Анно-Павловниного клана. Просто на свою мать, тетку Глафиру, был похож. Одно лицо.

«Какой, собственно, клан? Нет ведь уже никакого клана», — подытожила Анна Павловна, обнимая маму. Конечно, осталась прорва двоюродных, но встречаться с ними было необязательно, а всех своих племянников Анна Павловна вообще не знала. Владика, кстати, она видела чаще иных. И это «чаще» было раз в год. И хватит.

Безрученок был лет на пятнадцать старше Анны Павловны. Сверкая лысиной, он мотался по кухне из конца в конец.

— Варвара померла, слыхала? — спросил он Анну Павловну. — Мне вот тетя Тоня позвонила, — сверкнул Безрученок лысиной в мамину сторону.

— Ясное дело, слыхала, — сказала Анна Павловна. — Тебя что, как мужчину хотят использовать? В смысле похорон?

— Именно, — сказала мама. — А то кому же этим заниматься?

— Да уж, — сказала Анна Павловна. — Безусловно — Владику.

— Уж я ее похороню, — сказал Владик. — Все, я пошел. До послезавтра, значит.

— Боюсь, что это мероприятие вы проведете без меня, — высчитала Анна Павловна.

— О, придумала! Она папина сестра, между прочим, твоя родня. Это мне она никто, — заметила мама.

— Я не могу три дня не быть на работе. Сегодня у меня отгул, а завтра я на картошке.

— Ладно, там посмотрим. Давай, Владик, иди действуй.

Владика проводили.

В гостиной на стене висела прекрасная фотография отца. Он весело смеялся, сверкая на редкость отменными зубами. Он сохранил их до глубокой старости и как-то, вернувшись домой из больницы, которую и ему, некогда идеально здоровому человеку, пришлось освоить, со смехом рассказывал, в какое затруднительное положение ввела его санитарка, когда потребовала: «Вынимайте протезы!» И он, человек быстрого и цепкого ума, не сразу догадался, о чем идет речь.