Старопланинские легенды - [120]

День проходит спокойно. Пушечных выстрелов со стороны позиций не слышно. Даже «Банчов кобель» не подает сегодня голоса. К вечеру, когда солнце село и небо на западе стало багровым, в середине лагеря послышались звуки кавала. Танцевали хоро. Солдаты стекались туда со всего лагеря. И земляки наши медленно, вразвалочку тоже отправились туда — шинели внакидку, потому что было еще тепло. Им хотелось посмотреть, поразвлечься.

В середине большого круга играли двое музыкантов: один — на кавале, другой — на годулке. Среди танцующих были солдаты из всех рот. Был тут и Ананий. Он и здесь лез из кожи вон, чтоб отличиться, но из этого ничего не выходило. Никола поглядел на хоро, поглядел на Анания, презрительно усмехнулся. Потом, скинув с плеч шинель, передал ее Илии, надвинул покрепче фуражку и, с места взяв такт, легко и плавно подбежал и встал во главе хоро. Его появление сразу было замечено, всем стало ясно, что близится что-то необычное и интересное. Круг зрителей сузился, все подошли поближе, чтобы лучше видеть. Никола танцевал легко и красиво. Музыканты неотступно следовали за ним, ему подчинилось все хоро. Он то притопывает отрывисто и точно, в такт мелодии, пригнувшись и глядя под ноги, будто отмеривая каждый свой шаг, то вдруг легко выпрямляется и порывисто несется в обратную сторону, и все хоро послушной волной устремляется за ним. Выпятив колесом грудь, откинув голову назад, Никола свысока гордо поглядывает на всех, разрумянувшийся, пышущий здоровьем, ладный и красивый. Рассыпается ли он мелкой дробью на месте, положив одну руку на пояс, либо стремительно и плавно мчится вперед, высоко над головой размахивая фуражкой, — в каждом его движении мужественная, уверенная и суровая грация. Ананий еще держится, и видно, как он не щадит своих сил.

Стоил, Илия и Димитр любуются тем, как танцует Никола. В эту минуту они гордятся им.

— Кто этот малый, что ведет хоро? — спрашивает у Димитра незнакомый солдат. У него длинные, провисшие книзу желтые усы, он курит трубку, которую то и дело, не вынимая изо рта, уминает большим пальцем. — Кто этот бородатый, а?

Димитр не торопится с ответом.

— Земляк наш… Из Брешляна.

Димитр произносит это сдержанно, но в голосе его явно слышится вопрос: «Что ты на это скажешь?»

— Из Брешляна, говоришь? Смотри-ка! А мне заливал, что из русских казаков… Ну и танцует парень!.. Молодчина!

Ананий танцует из последних сил, но все так же рьяно и краем глаза следит за производимым впечатлением. Но на него никто уже не смотрит. Тогда он выскакивает из круга, отходит в сторону, утирая лицо красным платком. Улыбка сбежала с его лица, и теперь он вместе с другими смотрит на Николу, но в глазах его — страдание и ненависть. Ананий и на этот раз побежден.

Хоро становится все стремительней, круг все шире. Лица у всех сияют, глаза блестят, танец роднит людей, все кажутся себе добрыми и сердечными. Никола, охваченный каким-то неистовым, молодеческим восторгом, размахивает фуражкой и каждый раз, пролетая мимо Стоила, громко кричит:

— Становись в круг, земляк! Чего раздумываешь?

Он пролетает дальше, волна танцующих — за ним, и Стоил теряет его из виду. Но сквозь толпу солдат ему видно того, кто играет на кавале. Лицо музыканта неподвижно и бесстрастно, будто думы его где-то далеко-далеко отсюда. Звуки спешат, переливаются, мелодия тревожит и волнует. И Стоилу видится то площадь в Брешляне, зима, хоро у церковных ворот, то поляна за селом, и снова хоро, зеленая травка и раскиданная по ней скорлупа красных пасхальных яиц.

Смеркается, на потемневшем небе зажигаются редкие звезды. Только теперь заканчивается хоро, и солдаты расходятся по землянкам.

В эту ночь землякам долго не спится. Свечей у них нет, но в очаге разведен огонь. Землянка вся погружена во мрак, огонь лишь наполовину выхватывает из темноты лица сидящих, остальное тонет в густой, глубокой тени. Никола лежит, облокотившись на руку; Илия, словно младший брат, привалился к нему, положил на него голову. Глаза у обоих широко раскрыты, взгляд задумчив, как у людей, которые услышали что-то волшебное, прекрасное. И в самом деле, Димитр только что кончил рассказывать одну сказку и собирается начать другую. Он сидит против Николы и Илии; рядом с ним — Стоил, совершенно скрытый тьмой. Димитр сидит, поджав под себя ноги, щурясь на огонь, долго сосет цигарку и нарочно растягивает паузу, чтобы насладиться достигнутым успехом и довести внимание слушателей до высочайшего напряжения. Наконец, выпустив облако табачного дыма, он начинает:

— Жили-были два брата, Гудо и Агудо…

VI

Весна незаметно и неуловимо вступила в пору пышного цветения, и зима забылась, как давний и тяжкий сон. Недавно еще пустые и неприветливые, поляны вокруг лагеря теперь весело зазвенели, покрывшись молодой свежей травой. К северу от лагеря — широкая возвышенность. Там проходит железная дорога, а по обе стороны от нее раскинулся лес. Дорогу не так давно починили, и пока лес стоял черный, безлистый, голый, сквозь него ясно был виден каждый проходивший по путям состав. Теперь же долгий перестук колес доносится по-прежнему, но самого поезда уже не видно, и только белые клубы дыма на мгновение прочерчивают его путь над густой кудрявой листвой. Но одно местечко весна разукрасила особенно щедро и расточительно — ту часть долины, что за лагерем. Зеленый ковер лугов расшит здесь пестрым тысячецветным узором. Тут и яркие маки, струящиеся широкими кроваво-красными потоками, и синие васильки, белые ромашки и желтые, как золото, одуванчики. Вкрапленные в светлую зелень, цветы разбросаны вперемежку, как разноцветные пятна мозаики.