Старинный лад - [12]

В старинных комнатах мы шутим иногда,

Благоговенья к ним исполненные дети.

Нет ничего для нас отраднее на свете,

Как вспоминать минувшие года

Не нашей жизни, нет. – Столетьем отдаленны,

Мы возвращаемся в мечтах, как наяву,

В век Александровский, священный, просвещенный…

«Безграничная любовь и преданность Пушкинскому Дому была, кажется, основной чертой его характера и составляла смысл его жизни, – вспоминал о бывшем сослуживце Н.В. Измайлов. – Очень маленького роста, с большими черными глазами, он всегда был в работе, всегда радел об интересах Дома. Вскоре он стал его секретарем, сохраняя звание ученого хранителя, а так как ученого секретаря в Пушкинском Доме по штату не было, писался на бумагах “ученый хранитель-секретарь”»^*.

Самые ранние из сохранившихся поэтических опытов Бориса Ивановича датированы 1919 г. С 1921 г. и до конца 1930-х годов он записывал их в тетрадь, озаглавленную «Стихотворения Б. Коплана»^*, которая чудом пережила два ареста, ссылку и смерть владельца и его семьи. Она положена в основу настоящего издания вместе с единственным прижизненным сборником «Стансы Бориса Коплана», отпечатанным в 1923 г. в Академической типографии тиражом 1000 экземпляров на средства автора и при содействии его старшего друга и коллеги по Рукописному отделению И.А. Кубасова. «Между ним и Копланом, – вспоминал Измайлов, – шла многие годы дружеская, юмористическая «переписка» в стихах, очень забавная, а иной раз и очень серьезная под юмористической оболочкой. Но переписка эта, к сожалению, не сохранилась». На протяжении нескольких лет Борис Иванович дарил книжечку друзьям^* и разносил по редакциям^* и магазинам, однако ни одного отклика на нее не выявлено, кроме беглого упоминания у Измайлова о попытке автора «воссоздавать в русской просодии трудные античные метры». Интересно, что ни одно из стихотворений «Стансов» не вошло в рукописный сборник; автографы их неизвестны.

Коплан начал записывать стихотворения в тетрадь примерно тогда, когда познакомился со своей будущей женой – Софьей Алексеевной Шахматовой (1901–1942), «такой же маленькой ростом и серьезной, как и он сам», дочерью академика А.А. Шахматова, занятия которого он посещал в университете^*. Знакомство состоялось в хоре университетской церкви, где оба пели. Позднее Борис Иванович, которого друзья тогда называли просто «Боб», был регентом хора «малой» университетской церкви Всех Святых в земле Российской просиявших, переместившейся из здания Двенадцати коллегий в квартиру покойного академика И.И. Срезневского (Биржевая линия, дом 8, кв. 1), где она действовала до 1924 г.; ее настоятелем был протоиерей Николай Кириллович Чуков (будущий митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий), затем священномученик Владимир Константинович Лозина-Лозинский, брат поэта Алексея Лозины-Лозинского^*. Так что «Псалмы читаю пред налоем…» – это не метафора.

Молодые люди были и коллегами по Пушкинскому Дому. Софья Алексеевна служила там с 1920 г. научным сотрудником, а с 1924 г., когда окончила факультет общественных наук этнолого-лингвистического отделения Ленинградского университета (как поменялись все названия!), ученым хранителем. 28 мая 1923 г. они поженились и поселились в квартире Копланов на Петроградской стороне (ул. Гулярная (ныне Лизы Чайкиной), дом 23, кв. 6). В июле-августе молодожены совершили путешествие на Волгу, посетив бывшее имение Шахматовых Губаревка, которое ученый считал своей родиной, хотя появился на свет в Нарве. Здесь росла и его дочь, от имени которой Коплан написал поэму «Воспоминания в Губаревке». 30 декабря 1925 г. у них родился сын Алексей.

«Это была прекрасная супружеская пара», – вспоминал Измайлов. Супруги очень любили друг друга, что видно из дневника Софьи Алексеевны, который она вела, порой со значительными перерывами, в 1926–1940 гг.^* Несмотря на камерность и даже интимность многих страниц, он заслуживает хотя бы частичной публикации. Наиболее подробные записи относятся к 1926–1929 гг., до первого ареста мужа, и к 1931–1933 гг., периоду его ссылки. Судя по ним, Копланы, внешнюю сторону жизни которых можно определить выражением «скромно, но достойно»^*, старались дистанцироваться от «будней советской недели». Замкнутый от природы, Борис Иванович с головой ушел в работу, а круг его личного и эпистолярного общения определялся преимущественно профессиональными интересами. Кроме упомянутых выше это «пушкинодомцы» во главе со старшим ученым хранителем и «домовым» Б.Л. Модзалевским, московские музейщики и архивисты Н.И. Тютчев, К.В. Пигарев, Н.В. Арнольд, А.Н. Греч, киевский библиограф В.И. Маслов, свидетели прошлого вроде А.Ф. Кони и С.Д. Дрожжина, которые через него передавали в Пушкинский Дом свои архивы или материалы из них^*. Ни с «формалистами», ни с «марксистами» он почти не общался. Неотъемлемая часть жизни – книги любимых поэтов, гравюры и рукописи. Недаром на экслибрисе Коплана приведена пушкинская фраза о книгах: «Со мной они живут»^*.

А дома что? В старинных переплетах

Столетием взлелеянные томы,

И на столе рабочий беспорядок,

И по стенам старинные портреты,