Старина и новь Магриба - [72]

Рассказав о Фесе и Волюбилисе, Мухаммед особенно подробно останавливается на Мулае Идрисе:

— Это священный город и начало всех начал для мусульман Марокко. В нем похоронен Идрис, правнук четвертого праведного халифа Али и дочери пророка Мухаммеда Фатимы. Вынужденный из-за преследований Аббасидов покинуть Мекку в семьсот восемьдесят шестом году, Идрис нашел убежище среди берберов ауре-ба, обратил их в ислам и заложил с их помощью Фес, ставший центром его государства. Однако вскоре он был отравлен по приказу багдадского халифа Харуна ар-Рашида. Но это не помешало росту могущества Феса, которым стал править сын Мулая (владыки) Идриса — Идрис II, матерью которого была берберка. И хотя в дальнейшем династия Идрисидов не смогла объединить всю страну под своей властью, она держалась до девятьсот семьдесят четвертого года, во многом благодаря вере местных мусульман в божественную благодать (барака), передаваемую по наследству в потомстве пророка.

Естественно, что в Марокко чтут Мулая Идриса как основателя первого арабского государства и первой арабской столицы страны, как проповедника ислама и как потомка основателя ислама. Именно поэтому город Мулай Идрис — запретный для немусульман. Ежегодно в сентябре он становится объектом паломничества (муссем), сопровождаемого различными празднествами, обрядами, в частности жертвоприношениями рогатого скота, джигитовкой и весьма прибыльной торговлей.

Исламоведы считают, что муссем, провозглашаемый в честь первого арабского правителя и святого в Марокко, в то же время вобрал в себя и кое-что от «первобытного берберского язычества».

Арабы и берберы

В Фес мы ехали на такси, которым управлял веселый Нашит. Он словно стремился оправдать смысловое значение своего имени («активный, деятельный» по-арабски), всю дорогу не умолкал, смеялся, а когда тема для разговора иссякала, принимался громко петь. Пел он почти без слов, начиная с тихого мычания, а затем переходя к более внятному мурлыканью одному ему понятной мелодии, внезапно взрывавшейся протяжным переливом на двух-трех нотах гортанного выкрика. Сначала мы, слыша это, вздрагивали от неожиданности, потом привыкли. Нашит широкоплеч, коренаст, с большими рабочими руками, крупной, массивной головой, почти курносый, с загорелым лицом. Скорее темный шатен, чем жгучий брюнет. И нет у него ни оливковой смуглости, ни слегка заостренных черт, обычно присущих африканским арабам. Вполне сошел бы за уроженца юга Европы. Но говорит он по-арабски, причем на языке, близком к литературному. Ловко управляя машиной, он успевает и вокруг посматривать, и на нас взглянуть, заметив наше внимание, и широко улыбнуться.

— Нашит, ты араб или бербер? — спрашиваем мы.

— Я бербер, как многие живущие в Мекнесе. Все они говорят на ташелхите. Это и мой родной язык. Но по-арабски мы тоже говорим. И к тому же все мы мусульмане и марокканцы.

И он выводит очередную руладу, лихо заворачивая на крутом вираже горного серпантина. Переведя дух, мы не торопимся возобновить беседу, но наш водитель этого как бы не замечает.

— А вот вы тоже говорите по-арабски, хоть и не марокканцы, — берет он инициативу в свои руки. — Наверное, вы мусульмане. Всякий, кто говорит по-арабски, должен быть мусульманином.

Мы убеждаем его, что это не так, но Нашит не верит нам. В этот миг яркий луч солнца, прятавшийся за поворотом, буквально пронзает ветровое стекло, и Нашит, даже подпрыгнув от радости, издает что-то вроде боевого клича и прибавляет скорости. Природа родных мест, ее краски и запахи, возникающие то слева, то справа от дороги прекрасные виды гор, холмов, долин с оливковыми рощами, виноградниками и золотящимися в зелени садов апельсинами действуют на него, судя но всему, опьяняюще.

Сказанное Нашитом довольно примечательно. Марокканские арабы (особенно интеллигенты), как правило, не ограничиваются констатацией того, что они арабы, но почти обязательно добавляют, что в Марокко не имеет значения, кем быть — арабом или бербером. В известной мере сейчас это так и есть. И тем не менее все обстоит гораздо сложнее. На протяжении всей истории Марокко со времени прихода сюда арабов в VII в. происходит непрерывный процесс арабизации берберов. Крупные города и деревни западной части страны заселены в основном арабами или смешавшимися с ними арабизированными берберами, в том числе полуарабизированными, то есть воспринявшими арабский язык, но сохраняющими также и свой. Поэтому очень трудно точно определить, сколько в Марокко арабов и сколько берберов, тем более что можно встретить и тех, и других в любом районе. По словам известного берберского деятеля Махджуба Ахардана, «все марокканцы — берберы» и в 15 километрах от Рабата, в племени земмур, арабского языка не знают. Он повторяет мнение французского ученого О. Бернара о том, что в Магрибе «нет арабов, а есть лишь берберы на разной стадии арабизации».

Называют разные цифры. Из них можно заключить, что от 50 до 70 процентов марокканцев — берберы, многие из которых (очевидно, большинство) двуязычны. Родной язык берберов Рифа (на севере страны) — тарифит, а берберов Среднего Атласа — тамазигт. При этом и те, и другие называют себя «имазиген» («свободные люди») и, понимая друг друга, обычно склонны не видеть все же существующих между ними различий в языке. Наиболее же распространенной группой берберов считаются шлехи, говорящие на языке ташелхит и населяющие горы Высокого Атласа, Анти-Атласа и долины реки Сус на юге, но за последнее время поселившиеся также в центре страны. Между ними и берберами Рифа лингвистические различия более значительны, чем между имазигенами.