Старина и новь Магриба - [32]

Въезжаем в город. Сначала не верится, что здесь народу вчетверо больше, чем в Бу-Сааде. Позже мы разглядели Бискру получше. Это, конечно, типично южный город: одноэтажный, пыльный, с глухими багрово-коричневыми дувалами на окраинах, с минаретами мечетей над плоскими крышами. Но по сравнению с Бу-Саадой это все же город, с большим парком и кое-где прямыми современными улицами, с обычной для настоящего города толчеей на рынке, где вам непременно пытаются всучить либо кинжал, либо металлического верблюдика на цепочке, либо полумесяц, либо берегущую якобы от дурного глаза «руку Фатимы» неплохой чеканки. Здесь много лавок и вне рынка. Попадаются и автомобили (в Бу-Сааде мы видели только автобусы с туристами). В лавках, магазинах, ресторанах — всюду нам предлагают финики нескольких сортов, из которых особенно ценится «деглет нур» («капля света»), в основном идущий «а экспорт.

Мы обедаем в отеле «Окба Ибн Нафаа». Недалеко отсюда — местечко Сиди Окба, где похоронен знаменитый полководец. Отель выстроен, как и «Каид» в Бу-Сааде, Фернаном Пуйоном, ставившим перед собой две главные задачи: имитировать архитектуру старинных сахарских крепостей и защитить обитателей отеля от солнца «ворот Сахары», как иногда называют Бискру. Аззеддину рассказывает, что Бискра когда-то была поселком римских колонистов, что само ее название по-латыни звучало как «Вискера» («Ешь!») и что поэтому нам надо здесь хорошо поесть. За соседним столом пирует группа туристов из Киева. Их гид Юсуф, приятель нашего гида, произносит тост, судя по его приподнятому настроению, уже не первый. Но когда мы предлагаем Аззеддину «поднять настроение» таким же способом, он решительно отказывается:

— Я верующий мусульманин и никогда не нарушаю запретов ислама. Прошу больше к этой теме не возвращаться!

Может быть, он действительно так думает, но у нас складывается иное впечатление: Юсуфу, сыну крупного полицейского чиновника, «нарушение запретов», очевидно, мало чем грозит, а нашему гиду, выходцу из бедной семьи, может обойтись дорого.

Из Бискры направляемся в Батну. Горы Ауреса, багровые в отблесках заката, кажутся не очень высокими. Иногда они приобретают на фоне темнеющего неба и золотящихся вершин самые неожиданные оттенки — коричневые, голубоватые, серые. Спускающийся к вечеру туман как бы набрасывает на всю эту гамму полутонов легкую белесоватую накидку. Миновав несколько ущелий, мчимся по удивительно широкой долине (горы отступают куда-то к горизонту) и вскоре въезжаем на прямую и широкую улицу, сплошь усаженную деревьями и застроенную невысокими домами в два-три этажа. Почти все они современного типа. Попадаются и довольно старые, начала века, но вполне европейского вида. Аккуратные лужайки, навесы, множество торговых заведений, военные казармы с часовыми. Мы не задерживаемся в Батне, направляясь в Тимгад, о котором уже рассказывалось. На обратном пути мы вновь проезжаем Батау, на этот раз ярко освещенную. Ни в первый, ни во второй раз я не замечаю в облике этого быстро промелькнувшего города чего-либо традиционного, мусульманского. Отдаляясь от Сахары и стоящих у ее границ экзотических городов, мы как бы вновь возвращаемся из прошлого Алжира в его настоящее.

Горные гнезда севера

Мы достигли средиземноморского побережья и, повернув влево, вернулись в столицу, замкнув тем самым круговое турне по центру и востоку северного Алжира. Нам запомнились теснившиеся вокруг древнеримских развалин Тимгада черные горы с заснеженными вершинами и солнечно-золотистые оттенки руин Джамилы, о которых ранее уже шла речь. Незабываемы были и крутые виражи на высокогорных дорогах Кабилии, покрытых желтоватым африканским снегом, казавшимся совершенно неуместным среди буйной, яркой зелени кустарника и густых рощ, сплошь облепивших горные склоны. Туман и бесконечные крутые виражи, блеск солнца за бесчисленными поворотами и внезапными взлетами или снижениями горных вершин нередко затрудняли наблюдение.

Нашу поездку но северу страны можно было бы назвать «полетом по горным гнездам». Действительно, кроме отдельных участков между Анпабой и Константиной, Константиной и Сетифом, в основном путь лежал через горные перевалы, ущелья, серпантины. Да и главные остановки напоминали горные гнезда — высоко взметнувшаяся на гигантских скалах среди относительно ровного плато Константина; прижатые горами к морю Аниаба и Беджайя; раскинувшееся в широкой зеленой впадине Тизи-Узу, оттянувшее к себе от обрывистого берега Средиземного моря замысловато петляющее в горах шоссе.

Первый город как бы старался не только воспарить высоко к небу, но и уместиться на каменном утесе, иногда нависая над грозной бездной глубиной от 200 до 600 метров, иногда даже частично спускаясь в нее. Константина, называемая путеводителями «естественным акрополем», когда-то была древней Циртой, столицей Нумидийского царства, первого на территории Алжира государства, созданного в III в. до н. э. предками современных берберов. В IV в. н. э. она сменила название в честь восстановившего ее (после полного разрушения в ходе междоусобиц) римского императора Константина. По живописности и своеобразной суровой красоте этот город не имеет себе равных в Алжире. Нигде нет столь гигантского крутого обрыва опоясывающей Константину пропасти, по краю которой проходит улица, так и называемая — бульвар Бездны. Нигде нет столь внушительно окаймляющего город с юга широкого полукольца шоссе, вознесенного на высоту более 100 метров над ущельем Руммель. Это шоссе большей частью проходит над массивными арками четвертькилометрового моста Сиди Рашид, названного в честь местного марабута (его кубба — на возвышающейся вблизи скале).