Становление бойца-сандиниста - [32]

Военная подготовка в самом сердце гор длилась примерно полтора месяца. Начиналась она еще затемно, в четыре часа утра. Ты знаешь, что это такое, когда лежишь себе и вдруг слышишь этот кошмарный выкрик (который ты начинаешь ненавидеть): «Встать!» Нет, это было не «Вставайте, товарищи!», а именно «Встать!» И так было всегда за все время моего пребывания в партизанах. А для нас, привыкших вставать поздно, поскольку и ложились мы поздно... это было кошмаром... В том числе и привыкать ложиться в семь часов вечера, чтобы встать в четыре утра. Спать же мы ложились усталыми и голодными. И часто снилось, что ты обедаешь или ешь мороженое. Еда превращалась в главный пункт наших размышлений. В подобных условиях много думаешь о еде... А в четыре часа утра раздается команда... идет дождь... ты пока еще сухой, но вокруг потоки холодной воды. Будьте любезны, вылезайте наружу под холодные струи... сворачивайте палатку и гамак и идите строиться, не позавтракав... Спустя десять минут ты уже весь в грязи. Она в волосах, лезет в рот, уши. А ведь спал ты сухой... Потом следует выстрел Тельо, выравнивающего нас и заставляющего гусиным шагом маршировать, ползать по руслу ручья, в холодную утреннюю воду которого он нас заталкивал. И ты без оглядки ползешь куда угодно. Потом гимнастические упражнения. Они были очень трудными. Особенно, когда их проводил Родриго. Вначале бег на месте и бег на скорость. Затем приседания и прыжки на корточках. Упражнения для пояса и для ног и рук, для головы... Упражнения были изматывающими. Проделывались они с надетым вещмешком, но без ремня, который мог от всех этих прыжков порваться. Ноги уже не слушались тебя, когда ты слышал: «Стройся! Равняйсь!» Тут опять раздавался выстрел, но ясное дело, что постепенно мы приобретали хорошую физическую форму и реакцию. И не боялись уже ни шипов колючего кустарника, ни грязи. Мы были похожи на дикарей или диких зверей, оказавшихся в своей родной стихии. Мы обучались устраивать засады. Стреляли, таскали тяжести и делали физические упражнения, а также изучали военную тактику, постоянно проводя политучебу. Причем Тельо все время говорил нам о новом человеке...

Не помню, рассказывал ли я, как Тельо впервые заговорил с нами о новом человеке. Так вот, однажды, после практических упражнений, завершивших курс занятий, мы пошли за маисом на одно заброшенное поле, находившееся в двух днях пути от лагеря. Да, то, что мы ели, доставалось с большим трудом. Раньше мы не знали, что значит постоянно заботиться о пище, изыскивать ее и готовить. Дома мы привыкли просто есть приготовленные блюда, а не искать пищу, чтобы выжить. Это уже было делом инстинкта. Кроме того, никогда раньше я не чувствовал голода. Как говорит Рене Вивас, живя в городе, чувствуешь аппетит... а голод, он появляется в горах. Сразу после занятий отправляешься на поиски пищи. В общем, физически мы уже окрепли, но Тельо все равно был недоволен и постоянно хотел, чтобы мы еще и еще работали над собой. Наступил даже такой момент, когда мы просто не могли больше переносить Тельо и смотрели на него прямо как на гвардейца Сомосы. Нет, его-то мы любили, но нас выводили из себя его манера держаться и его характер. Я сказал ему об этом, когда мы откровенно беседовали (как я уже рассказывал, мы очень сдружились; вплоть до того, что некоторые товарищи, когда мы потом встретились года три спустя, говорили мне, что кое-какие жесты я перенял у Тельо. Что же, это вполне возможно, поскольку, бывает, и копируешь своих друзей). Тельо объяснил и обучил нас очень многому. Мы уже умели навешивать гамаки и заметать свои следы. Были натренированы и вооружены карабинами М-1, и нам хотелось встретиться с врагом. Теперь же мы отправились на поиски пищи, и до цели добрались без проблем. В общем, нам было море по колено. Но увидеть бы, как мы возвращались! Итак, до маиса мы добрались и, как его шелушить, тоже знали... Мы ели его жареным и вареным. Пожарили и очищенную от зерен сердцевину початков. Приготовили из маиса кофе. Ведь в горах, когда кофе подходит к концу, его выделывают из маиса. Зерна обжариваются, пока не почернеют. Потом их перемалывают. Вот вам и «кофе». Месяцами, да что там, годами мы пили кофе из маиса без сахара... Это самая горькая по вкусу вещь на свете, но со временем начинаешь считать ее наивкуснейшей. Особенно когда пьешь этот «кофе», заедая его жареным гинео [70]. Надкусишь бывало гинео, зажаренный на костре и еще в пепле и с привкусом земли, да отхлебнешь глоточек кукурузного кофейку: достойнейшая еда. Вообще стремление унять голод приобретает там большой размах. Я, к примеру, съедал разом дюжины три гинео. А ведь я был из тех, кто ел не слишком много. Были и такие, которые съедали по шесть дюжин бананов. Так вот, возвращаясь из похода, о котором я рассказываю, мы должны были нести на себе маис, предназначавшийся в пищу обитателям всего лагеря. К тому же ожидался Родриго, который ушел на задание: привести в исполнение смертные приговоры, вынесенные нескольким мировым судьям [71].

Каждый из нас нес по меньшей мере от 75 до 85 килограммов. Я помню, что когда попытался забросить этот груз на плечи, то не удержал его. А ведь это было уже после двух месяцев пребывания в горах. Но груз оказался таким тяжелым, что самостоятельно я не был в состоянии, при всех моих усилиях, закинуть его на спину. Видел я, что и Тельо весь аж вывернулся наизнанку, лицо у него сморщилось, когда он рывком дернул вещмешок с маисом с земли, закинув его за плечи, продел руки в рюкзачные ремни и пристроил его на спине поудобнее. Когда мы узнали, сколько все это весит, то решили, что здесь ошибка, перебор. Действительно, мы чувствовали, что стали помощнее, но человеку было просто не под силу нести столько. Однако все было всерьез, и этот груз надо было нести. Тогда-то Тельо и сказал нечто, больно задевшее нас всех: «Сучьи дети, научитесь хотя бы приносить ту пищу, которую сами же и сжираете!..» Он ранил нас, оскорбил... И сделал это намеренно. Впрочем, так или иначе, но нести такой груз было тяжело. Помню, я сказал одному товарищу: «Эй, компа, помоги-ка мне закинуть эту дрянь...» С его помощью мне это удалось... Так мы помогали друг другу. А крестьяне делали это же каждый самостоятельно. Впрочем, хорошо и не помню, возможно, им тоже помогали. Мы двинулись в путь... Ясное дело, ноги тонули в земле. Ведь хотя грязи и не было, но пропитанная водой глинистая почва была такой податливой, что когда ты поскальзывался, то пропахивал в ней прямо целый ров. Каждые 50 или 100 метров мы останавливались... Скажем, склон в 200 метров мы проходили с отдыхом. Не по плечу был нам этот груз. Он пригибал к земле. Но мы шли вперед через «не могу», на одной только ярости. Впрочем и силенок все-таки уже поднабралось. Однако настало время, и они иссякали, и мы плюхались на землю. Тельо, что-то проворчав, подошел к нам. «Вы, собственно, чего хотите?.. Чтобы мы бросили маис здесь? Но кто не понесет, тот и есть не будет, — сказал он. — Здесь, если хочешь есть, должен и пищу приносить... Да вы просто бабы... педики и никчемные дерьмовые студентишки...» И это говорилось нам, пришедшим сюда после руководящей работы в университете... Но пришлось призвать на помощь смирение. Тем более что мы ощущали бессилие перед этой тяжестью... Выговаривая все это, он в чем-то был прав. А ты вот ощущаешь свое бессилие, чувствуешь себя никчемным. Впрочем, мы также понимали, что хоть и небольшой, но сделали шаг вперед в своем развитии, что было для нас так необходимо. Однако было не ясно: или Тельо задирает нас, чтобы таким путем заставить идти вперед, или он просто гад ползучий, который и знать ничего не желает. Для Тельо создалась критическая ситуация, поскольку мы решили не поддаваться ни в какую и сказали ему свое «нет». Конечно, мы пробыли в горах меньше, чем он. Тельо находился здесь уже больше года. Должно быть, только восемь товарищей — Филемон Ривера, Модесто, Виктор Тирадо, Вальдивия, Тельо, Рене Вивас, Родриго и Мануэль, а также Хуан Хосе Кесада и Джонатан Гонсалес (два последних к тому времени уже погибли) — провели в горах такой большой срок — год или полтора. Да, мы были крайне обозлены. Ведь это не метод — эдаким образом воспитывать из нас мужчин... Мы же доказали, что стараемся преодолевать трудности. В любом случае это они были виноваты в том, что нас без всякой подготовки послали в горы, где мы делами и политической стойкостью уже подтвердили свои убеждения. Хотя физически мы были полное дерьмо... Это потом мы стали легки на ногу и крепки телом. Но это все далось нам тяжело.