Становление бойца-сандиниста - [17]

Вначале, пока мы еще только приближались к их домам, горожане думали, завидев нас, что это крестный ход в честь какой-нибудь девы или святого. Ясное дело, в домах нельзя было расслышать слова песен. Люди нерешительно высовывались наружу поглядеть, что к чему, и обнаруживали неисправимого худышку Кабесаса, которого в городе уже знали, идущего во главе демонстрации со свечой в руке и орущего громче всех парней. Кто-то смотрел на нас с симпатией. Кто-то видел в нас студентов-лентяев, поскольку некоторые преподаватели и власти утверждали, будто мы только и хотим, что отлынивать от учебы. Но мы хотели другого... Тяжелые то были времена...

В конце концов мы дошли до дома декана, и, когда я увидел этот дом, который был построен в том же стиле, что и здание факультета, мне в голову пришло одновременно несколько разных мыслей. Я подумал об обскурантизме многих преподавателей, учивших нас верить, уважать и с помощью юриспруденции защищать священную частную собственность. Я подумал и о том, к чему следует стремиться. Мысленно я представил себе фасад факультета, и надпись: «SIC ITUR AD ASTRA», и призыв: «Свободу Университету!» И, подумав: «Что за абсурд!» — я выхватил распылитель краски у одного товарища и встал перед тротуаром дома декана, а затем спросил студентов: «Верите ли вы, что с образованием, получаемым на юридическом факультете, можно добраться до звезд или обрести свет?» Тут все студенты ответили: «Не-е-ет!» А затем с большой внутренней убежденностью быстро и твердо я нарисовал печатными буквами на белоснежно чистой стене дома моего декана: Отсюда идут в XV век». А затем, поскольку мой декан был (и остается до сих пор) очень религиозным человеком, а в Леоне в день Пречистой девы из Мерседес, великой патронессы Леона, все ставят на тротуаре перед своими домами свечи... мы оставили на тротуаре перед домом моего дорогого декана не меньше 500 зажженных свечей.

V

Хотя в ходе этой борьбы наши конечные цели, те, за которые мы боролись как революционеры, непосредственно и не достигалась, но то, что ставилось нами как цель студенческих выступлений, осуществлялось. То есть на уровне борьбы за студенческие требования мы действительно смогли привести студентов к объединению вокруг нашей политической линии, вокруг наших активистов, с которыми они начали понемногу находить общий язык. Причем до такой степени, что среди студентов-первокурсников возник феномен восхищения руководителями РСФ. И по мере того, как мы разворачивали борьбу, все больше и больше студентов объединялось в кружки, образовывавшие группы, позднее ставшие ячейками Сандинистского фронта. Я не могу рассказать в подробностях, поскольку я особо не располагал такими данными, какова тогда была подпольная структура Фронта в масштабах всей страны. Хотя и подозреваю, что она была слабой.

Хочу обратить внимание на то, что подпольщики просили подыскивать конспиративные квартиры именно нас, то есть Гато Мунгию, Леонеля, меня и еще двух-трех товарищей. В основном Гато Мунгию. Они просили об этом именно нас, поскольку мы были из Леона. Большинство студентов не было леонцами. Они приезжали в Леон учиться из других департаментов и жили в студенческих общежитиях, поддерживая дружеские отношения только в студенческой среде. Завязать дружбу с жителями города им было трудно. Мы же как леонцы имели в городе самые широкие связи. Благодаря этому у нас всегда была возможность найти кого-нибудь, кто мог одолжить свою машину или сдать квартиру. Ведь мы были в Леоне среди своих, соседей и людей, которых мы знали и у которых могли найти, если нуждались, помощь. И вот как-то на страстную неделю нам по линии СФНО было приказано не покидать Леон (на это время мы обычно уезжали к морю) и неотлучно находиться в помещении КУУН, поскольку ожидалось какое-то важное задание. Позднее действительно поступило сообщение о том, что в Леон прибывает «гондола» [47] с товарищами, возвращающимися на родину. «Гондола» уже находилась на границе — в Чинандеге или еще где-то, — и поэтому мы были обязаны срочно и где угодно найти конспиративные квартиры. В приказе было сказано: «Обеспечить убежища. Свободная родина или смерть!» Mы знали, что не может быть никакого оправдания, если не сможем их раздобыть. Это беспокоило нас и товарищей из подполья, поскольку «гондола» уже прибыла и выжидала где-то в Чинандеге или на границе с Гондурасом.

Мы вышли на поиск конспиративных квартир, не зная, как их раздобудем, напряженно думая и перебирая в памяти тех, кого знали, но на ум не приходило ничего подходящего. Тогда мы стали вспоминать, кого же из старых друзей по Леону, из тех, кто с нами здоровается, можно было бы посвятить в наше дело. «Погоди-ка, — сказал я Гато Мунгия, — давай посмотрим, может быть, нам подойдет Эдуардо Коронадо». Речь шла об одном адвокате, который жил домах в шести от здания КУУН и был членом Независимой либеральной партии (НЛП) [48]. Этот адвокат происходил из трудовой семьи. Его контора располагалась в том же доме, что и зубоврачебная клиника моего брата. «Дружище Эдуардо, — сказал я ему, — мне нужна одна срочная услуга. Видишь ли, требуется квартира для одного товарища, который будет здесь проездом. Ну так как?» (Скажи я ему, что речь идет о подпольщике, он бы мне точно отказал. Так что суть была в том, чтобы сказать, что, дескать, товарищ проездом в Манагуа и задержится тут на ночь, ну на две.) Но этот тип все равно меня, что называется, отшил и порекомендовал некоего сеньора, у которого полукварталом дальше был дом, где находилось принадлежавшее ему же похоронное бюро. Я обратился к нему. С ним я тоже был знаком. Он принадлежал к НЛП, а я знал всех активистов этой партии, поскольку и сам записался в нее. Так вот, я ему сказал: «Компа