Становление бойца-сандиниста - [16]

В 1970 г. РСФ поставил перед КУУН задачу начать борьбу за расширение числа студентов начального курса медицинского факультета. Раньше туда принимали по 50 человек, а мы потребовали принимать 100. Мы, естественно, сумели поднять на борьбу студентов, особенно первокурсников, которых в Леоне было около полутора тысяч человек, а в Манагуа примерно две. Гато возглавил студентов, и через него мы, все та же компания, что и всегда, агитировали, организовывали, проводили митинги, занимали помещения университета, взрывали хлопушки, расклеивали листовки, устраивали сидячие забастовки на улице перед университетом, говорили речи, пели песни, играли на гитарах, читали стихи, вели диалог с властями, посылали комиссии туда-сюда. И появлялись новые лица, чье будущее и чью судьбу в то время нельзя было и предположить. Это были студенты, с которыми мы могли проводить политическую работу, поскольку они обретали себя в процессе борьбы за свои требования. Вот так появлялись эти новые фигуры, новые парни и новые девчонки... и новые улыбки, как улыбка Роберто Уэмбеса, у которого были отличные чубы и который в то время был полухиппи и ходил заросшим неряхой в запачканных брюках и рубашке. Или Иван Монтенегро, толстый, ну, лучше сказать, полный, но физически слабый, всегда с лицом в царапинах... Таким образом, переходя от одной компании к другой, от одного требования к другому, мы завоевывали на свою сторону всех лучших студентов, поступавших в университет. Это придало развитию РСФ большой импульс. Так, мы победили в борьбе за сто учебных мест на первом году обучения на медицинском факультете и начали новую борьбу.

Изучив опыт Кордовской реформы [45], мы потребовали провести реформу нашего университета. Мы хотели изменить наш университет и боролись за изменение содержания учебных программ. Кроме того, СФНО мы смогли передать значительные денежные суммы из казны КУУН.

Помню, как однажды, когда двух наших товарищей с медицинского факультета хотели исключить, мы заняли здание факультета права. Это было здание в колониальном стиле, где нашли себе прибежище (за некоторыми достойными исключениями) наиболее реакционные профессора-обскурантисты университета, которые преподавали по пропитанным индивидуализмом учебным программам, защищавшим политику Сомосы. И впрямь здесь и преподаватели, и учебные программы, и архитектура здания были выдержаны в одном духе. Словно для того, чтобы подчеркнуть гротесковость ситуации, на стене у входа на этот факультет была выбита надпись, которая гласила «SIC ITUR AD ASTRA», что означает «таков муть к звездам».

Как-то мы провели демонстрацию перед домом декана этого факультета. Сам-то он был человеком прогрессивных воззрений, но олицетворял собой власть. Этот профессор, которого я очень люблю как человека, был весь проникнут духом западного христианства. Он постоянно говорил нам, что вера его непоколебима. Мы же всегда старались придумать что-нибудь новое, чтобы активизировать студентов и чтобы их энтузиазм и моральный настрой не спадали. Причем не только в интересах академических, но и для достижения политических целей. Задача состояла в том, чтобы изобрести любого рода оригинальный прием, отвечающий злобе дня. В те времена мы, студенты, были большими выдумщиками. А я был председателем Ассоциации студентов юридического факультета, то есть знаменитой леонской АЭД. Так вот, я принял решение организовать демонстрацию от здания факультета к дому декана. Каждый участник демонстрации нес зажженную свечу, и, когда мы шли по улицам, все жители, заслышав наши крики и песни, открывали двери и выходили из домов, поскольку было часов десять вечера, а в Леоне народ ложится спать уже в девять. Заслышав крики, мужчины выходили к дверям в одних трусах и домашних тапочках. Одни были испуганы. Лица других были серьезными или растерянными, а то и выражали предвкушение развлечений. В Леоне мы, студенты, часто развлекали народ, потому что мы организовывали карнавалы-буфф, которые так нравились народу. Ведь в них мы высмеивали Тачо [46] и правительство. Довольно пошлые выходки студентов нравились даже тогда, когда в них проскальзывали порнографические мотивы. А народ в Леоне довольно консервативен и высоконравствен. Думаю, люди чувствовали, что то, что мы делаем, им самим совершить было не под силу, поскольку, узнай об этом, скажем, соседи, их бы раскритиковали. Или потом пошли бы сплетни, которые превратили бы в притчу во языцех честь любой порядочной христианки города. В ту ночь «демонстрации со свечами» женщины показывались в дверях и окнах домов прямо в нижних юбках или в ночных рубашках, а то и завернувшись во множество различных тряпок, так что походили на сумасшедших. Непричесанные и без косметики, они выглядывали из-за полуоткрытых дверей или просовывали головы в окна, и многие из них узнавали своего жениха или сына, а кто и меня, и тогда слышно было, как в домах комментируют происходящее: «Посмотри, вон где этот чудила идет!», «Господи боже, и мой красавчик тут!», «Ты гляди, что они сейчас вытворяют!», «Смотри-ка, куда их теперь занесло!», «Ну этому-то только бы чего отчебучить!»