Дальше они двигались молча. Когда Зал для аудиенций был уже рядом, она вновь заговорила.
– Я так и не поняла. Зачем создатели наполнили этот курорт одними лишь кошмарами?
– При строительстве они скурпулезно следовали стилю «темный гламур»; и они преуспели, но такого рода вещи быстро выходят из моды…
В Зале для аудиенций, у ямы с нексусом, она еще раз прервала молчание:
– Что это?
– Дроам. Если кратко, его мозг.
Он почувствовал, как ее тело внезапно напряглось и крепче сжал поводок.
– Держи себя в руках, Санди Гаро. То, что ты обдумываешь, не принесет никакой пользы. Посмотри внимательно; видишь, как рассеивается свет? Это силовой купол. Если ты перепрыгнешь через ограждение, он не даст тебе упасть на мозг, конечно, если только ты не стала в десять раз тяжелее, чем когда я нес тебя на руках. Я думаю, что лишь такой вес может перегрузить купол.
Он потянул поводок.
– Ну, и если ты убьешь Дроама, умру и я. Ты же не хочешь, чтобы это было на твоей совести. – Он сказал это в шутку, но ее лицо выразило растерянность и разочарование.
Тело Дроама ждало рядом с зондом.
– А-ах, – произнесло оно. – Вот и наша гостья.
ЗОНД ПОДТВЕРДИЛ самые худшие опасения Дроама. Племя Санди Гаро находилось в отчаянном положении; у них не было иного выхода, кроме как попытаться захватить остров. Аандред наблюдал за обсуждениями на нескольких деревенских советах глазами Санди Гаро. Каждая из групп мрачных стариков и старух приходила к одному и тому же выводу: на остров, который они называли Неверлендом, несмотря на страшную славу, будут отправлены поселенцы.
Аандред узнал интересную вещь про Санди Гаро: у себя в племени она была ведущим авторитетом по разложению синтетической жизни, которая заполонила Островное Море. И потому она попала в состав первой, разведывательной экспедиции.
…она стояла на пляже, крепко обнимая мужа и сдерживая, ради него, свои слезы.
– Не волнуйся, с нами все будет в порядке. Никто не был в Неверленде уже более восемьдесяти лет. Монстры должны все сломаться за это время – энтропия на нашей стороне.
Она перевела взгляд вниз, на своего сына, крепкого двухлетнего мальчугана с ярко-рыжими волосами и суровым выражением на детском лице.
– Я думаю, что ты будешь в большей опасности, чем я. Будь настороже и внимательно присматривай за нашим маленьким монстром.
Она взъерошила огненные волосы и взяла на руки ребенка для прощального объятия. Он вцепился за нее, хотя в другое время попытался бы вырваться. Отец мягко отнял сына, и она побрела сквозь прибой к ожидающей ее лодке. Санди махала рукой, до тех пор, пока их судно не пересекло скрытый в голубой воде риф, и фигуры на пляже не растаяли в свете солнца…
И вновь Аандред оказался во власти какого-то сильного, непонятного чувства. Аандред не располагал органами чувств, которые имелись у живых людей и не мог никак его идентифицировать. А будь он живым человеком, то почувствовал бы слезы на своих щеках, ощутил бы нестерпимую стесненность в горле, вздымалась бы его грудь от сдавленных рыданий? Он не знал этого, но почти ослеп от сильного ощущения, чем бы оно ни было. Он посмотрел на бледное, отрешенное лицо лежащей Санди Гаро, и напор неясных эмоций возрос до почти непереносимого уровня.
Он вздрогнул. К нему обращался Дроам:
– …поэтому я возлагаю организацию отрядов на тебя – ты ведь раньше в этом специализировался, не так ли? Мы возьмем галеру, и будем выбивать их с островов, очищая по одному острову за раз. Мы убьем столько, сколько сможем, сожжем поля, взорвем рифы, отравим колодцы. Конечно, всех мы не сможем перебить, но пройдет много поколений, прежде чем они вновь размножатся настолько, что опять станут представлять опасность.
Ситуация становится ирреальной, подумал Аандред. Он ощутил себя тенью в театре теней; ролью в трагическом фарсе.
– Большое предприятие, – пробормотал он.
– Но необходимое. Сообщи завтра, как идут дела; отплытие через три дня.
– Что делать с женщиной? – не подумав, спросил он.
– Отдай Мерму и его компании. Для стимула, так сказать.
Дроам замер, и больше не говорил.
Аандред медленно нес женщину вниз по коридорам замка. Он пытался что-либо придумать, но выхода не находил. Добравшись до псарни, он затворил за собой входную дверь и положил пленницу на рабочий стол. Она была бледна, но пульс ровно постукивал у основания ее шеи. Лучше бы она умерла при зондировании, подумал он. Давай, сделай это сейчас, пока она не проснулась; она никогда не узнает. Он согнул руки, и обхватил ее хрупкий череп. Как тяжело – губить такое прелестное проявление жизни.
Долгое время он не мог пошевелиться. Затем он подумал о троллях, об их вертелах, кострах и крючьях. Его решимость окрепла. Но прежде чем он успел исполнить доброе дело, ее глаза, затрепетав ресницами, распахнулись и она посмотрела на него взглядом, к его смущению, лишенным какого-либо замешательства; она словно понимала, что он хочет сделать. Он отдернул от нее руки.
Шли минуты в напряженном молчании. Наконец она попыталась сесть.
– О чем я рассказала? – вздрагивающим голосом спросила она.
– Все. Всю правду.
– Что будет теперь?
Он взглянул на нее, радуясь, что у него вместо лица маска безумца. По крайней мере, он мог оказать Санди Гаро одну любезность: он мог утаить от нее неминуемую гибель ее народа.
