Стакан - [44]

– Значит, вы ни за что нас не отпустите? – глухо произнес Халфмун, и собственный голос показался ему чужим.

– К сожалению, дело обстоит именно так, – Куделафий печально вздохнул. – Заметь, я сделал все возможное, чтобы еретики ради своего же блага не могли попасть сюда: и стеной город окружил, и систему паролей для входа придумал. Кстати, пора бы сменить привратника, а то нынешний утратил бдительность.

– Вы совершите ошибку, если убьете нас. Над всем миром нависла угроза в лице Объединенной Конфедерации. Это огромная военная сила, которая захватывает город за городом и устанавливает там свою власть. Не за горами тот день, когда ее вооруженные до зубов солдаты дойдут и до Иероманополя. Я знаю, как остановить Конфедерацию, но для этого мне и моим спутникам нужно продолжить поход.

– Предположим, что ты говоришь правду, и на нас вот-вот нападет враг. При этом я оказываюсь перед выбором: отпустить еретиков с миром или принять бой с некими страшными неприятелями, – сказал Куделафий, задумчиво поглаживая бороду. – Даже поверив тебе, я вынужден склониться ко второму варианту. В схватке с вражеским войском у жителей Иероманополя есть шанс. Они буду сражаться до последней капли крови за свой город, народ и веру. И если нас постигнет поражение, скорбеть об этом никто не станет, потому что побежден Иероманополь будет лишь тогда, когда погибнет последний его житель. Но если чужаки с еретическими сказками о волшебниках покинут этот город живыми, Иероманополь начнет разрушаться изнутри через гнилостные споры и побеги ереси, так легко проростающие в людских мозгах. Это разрушение уже нельзя будет исправить, сколько бы человек не отдали свои жизни.

– Вы либо непостижимо мудры, либо окончательно и бесповоротно спятили, – удивляясь собственному спокойствию, проговорил Халфмун. – Но лично я склоняюсь ко второму варианту.

– Так или иначе, ты умрешь быстро, без мучений и унижений. Официально ты был уличен и признан виновным в ереси неверия претворения Создателем воды в вино, – Куделафий Окстийский трижды хлопнул в ладоши. Монахи, появившиеся по этому сигналу, унесли Полулунка в темную сырую камеру, где он в одиночестве провел часы, остававшиеся до казни.

Едва первые лучи солнца проникли в камеру через крошечное зарешеченное окошко, Халфмуна вывели из храма на площадь, где в ожидании казни собралась большая толпа горожан. Спутники Полулунка уже стояли на эшафоте. Селия и Бальтазар безудержно рыдали, Кратис с виноватым видом разглядывал носы своих сапог, а Трехручка затравленно озирался. За спиной каждого из них стояло по монаху с секирой в руках.

– Халфмун, дружище, вот ты где! – прокричал Трехручка, увидев Полулунка, и нервно захихикал. – А я уж подумал, что мне ядерная крышка. Скорее, сделай что-нибудь и освободи меня!

– Единственное, что я могу сделать, это разделить судьбу с вами, друзья, – сказал Халфмун. – Простите меня.

– Я ни секунды не сомневалась в твоей бесполезности, Полулунок, – сквозь слезы проговорила Селия. – Из-за тебя у меня никогда не будет свадебного платья.

– Это ошибка, вы все ошибаетесь, это очень ошибистая ошибка, мы так ошибались, не делайте этого, это ошибка, ужасная преужасная ошибка, – всхлипывая, бормотал Бальтазар.

– За грехи достойны мы и худшего, чем справедливая кара Создателя, которую понесем, – не поднимая глаз, произнес Кратис.

Следом за Полулунком на эшафот взошел Куделафий Окстийский, головной стакан которого украшал колпачок, увенчанный четырехконечной звездочкой.

– Дети Создателя нашего, мир вашим домам и ямам, – крикнул он, и толпа на площади отозвалась оглушительным восторженным ревом.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы еще больше сплотить ряды и укрепить веру нашу… – продолжил Его Святейшество, но его перебил пронзительный визг Трехручки: – Смотрите, вон они летят! Это знак! Отпустите нас!

К храму, мчась над головами заполнивших площадь горожан, приближалась троица людей в светлых одеждах.

– Чтобы укрепить верну нашу и исполнить волю Создателя, – не обращая на летучих монахов никакого внимания, Куделафий повысил голос, чтобы перекричать Трехручку.

– Я вас знаю, мы уже встречались! Помните меня? Я – Бальтазар Силагон, благородный и совершенно безгрешный! Спасите меня! Я жертва нелепых обстоятельств! Заберите меня отсюда, я вас щедро отблагодарю! – подпрыгивая, вопил Бальтазар. Его Святейшество повернулся, подмигнул стоящим на эшафоте монахам, и те короткими тычками под ребра заставили Трехручку и Бальтазара замолчать. Тем временем летучая троица проплыла над эшафотом, свернула влево и скрылась за махиной храма Всевиденья Создателя.

– Да очистятся заблудшие грешники от яда ереси и неверия, – при этих словах Куделафия монахи на эшафоте занесли секиры над головами осужденных.

– Как был милостив Создатель, претворив в стакане Своем воду в вино и излив его на радость детям Своим, так и мы… – завершить фразу о винной мистерии Его Святейшеству не удалось. Словно подавившись словами, он схватился за горло, забулькал и повалился на спину. Из шеи Куделафия торчало оперенное древко стрелы. Монахи с секирами успели удивленно переглянуться, прежде чем так же попадали, сраженные стрелами.