Стадия серых карликов - [21]

 Назад идти ему не хотелось — далеко, вперед же, вдоль дома — не близкий свет, главное, неизвестный; оставалось лишь сделать попытку пробиться через забор, новую систему канав и кустов, выходить на шум машин на проспекте Мира. Чертыхаясь, Аэроплан Леонидович храбро преодолел преграды, выбрался на какую-то полянку, где пылал огромный костер — точь-в-точь как в прелестной сказке «Двенадцать месяцев», только без действующих лиц. Лирически-благодушное, даже благостное настроение вновь вернулось к нему, он отогревался и обсушивался в районе штанин, любовался огнем, пожиравшем автомобильные шины, ящики, мебель, деревянные и железные бочки, должно быть, из-под краски. В одном месте горело что-то медное — изумрудно-прозрачное свечение радовало и завораживало, опомнившись, он взглянул на часы: без нескольких минут они показывали полночь. Он заторопился, сделал несколько зигзагов между мусорными баками, оказался опять перед забором из новенькой, струганой, еще пахнущей лесом вагонки. За забором, как и следовало ожидать, была еще канава, а уж за нею — куча плоских железобетонных изделий, как выяснилось позже, бордюрных камней. Когда он находился на дне канавы, раздался сзади страшный взрыв — жидкие струи адского фонтана взметнулись вверх, но основная их часть, как залп сотни огнеметов, просвистела вместе с частью бочки всего метрах в пяти от рядового генералиссимуса пера. «Нитрокраска!» — определил Аэроплан Леонидович, не желая даже в воображение допускать картину того, что стало бы с ним, останься он у костра хотя бы еще минуту, не хотел, сопротивлялся навязывавшемуся видению — собственная необузданная фантазия подсовывала ему на эту тему цветной голографический комикс.

Нет, Аэроплан Леонидович не стряхивал мурашек со спины, выбираясь из канавы, вообще он не испугался, а только очень захотел есть. Оставив производство комикса, фантазия подсовывала его воображению куски прекрасно поджаренного мяса в окружении сложного, непосильной сложности для общепита, овощного гарнира, мясо источало такой аппетитный аромат, что рядовой генералиссимус пера прибавил шагу, совсем забыв о полном отсутствии такого блюда в собственной холостяцкой квартире.

Аэроплан Леонидович уже выбрался из канавы, придерживаясь за камни, щедро разбросанные вокруг. Ему оставалось сделать еще один шаг, который он сам по значению приравнивал к первому шагу на Луне астронавта Нейла Армстронга. Сразу за канавой начиналась яма, единственная во всем районе бесхозная и не запроектированная, своего рода лунный кратер, быть может, предназначенный для извлечения нетрудовых доходов, и Аэроплана Леонидовича прямо-таки повлекло туда, потянуло прокатиться по скользкому глинистому склону. Само провидение, сама судьба тащили его к бессмертию. Он зацепился за толстую стальную арматурину, выступающую из склона в виде вопросительного знака, неуклюже взмахнул руками, всего этого, видимо, стало достаточно, чтобы оторваться от глины и продолжать дальше свободное движение — вниз головой. Рядовой генералиссимус пера воистину напоминал в данной ситуации пикирующий аэроплан, правда, без надлежащего воя, потому как все произошло мгновенно… Под Аэропланом Леонидовичем замелькали, серея в ночной темноте, какие-то продолговатые цели, некоторые из них он благополучно миновал, однако, на самом донышке ямы тоже ведь торчало что-то, и рядовой генералиссимус пера врезался темечком творческой головы в него. Траектория падения завершилась, энергия полета перешла отчасти в звон. Причем звенело не в ушах, а звенел железобетонный бордюрный камень, который обеспокоил товарищ Около-Бричко.

Будущие около-бричковеды со временем построят Музей Ямы, до мельчайших подробностей смоделируют события, предшествующие великому открытию, но вряд ли им когда-нибудь удастся воспроизвести малиновый (в импортном исполнении!) звон бордюрного камня обычного стандарта. Вместе с возникновением звука была вспышка, возможно, по природе своей какая-нибудь аннигиляция, и в ярком свете совершенно отчетливо и предметно Аэроплан Леонидович увидел свое изобретение.

Всплеск гигантской мыслительной энергии, вдохновения и мышления по-творчески в рассматриваемом случае можно сравнить с разрядом лазера не на ядерной, а на термоядерной подкачке, причем лучи тут понеслись во все стороны, но с лазерной энергией. При всей внешней не занимательности события (подумаешь, трахнулся о камень головой!), даже некоторой его вульгарности, все обстояло не так просто и примитивно. Баллистика, физика, механика, сопротивление материалов, землеройные работы, евгеника, строительные материалы, демография, нейрохирургия, общественное питание, стратегическая оборонная инициатива и множество иных фундаментальных и прикладных наук, областей человеческой деятельности имели к событию самое непосредственное отношение.

Мощный останов полета посредством бордюрного камня, как еще напишет рядовой генералиссимус пера, вполне можно было принять и за минисхлопывание вещества, иначе откуда мог взяться такой протуберанец интеллекта? Внешне процесс, возможно, протекал не столь захватывающе: от удара, допустим, распрямились сверхплановые загогулины в извилинах, всколыхнулся какой-нибудь сильно застойный омуток, вздрогнула и зачистилась пара-другая нейронных контактов, короче говоря, пошел ток, напряжение подскочило, в мыслительном предмете Аэроплана Леонидовича даже завелось масло, допустим вновь, трансформаторное, которое, чихая на физику, тут же перестроилось в некое полупроводниковое состояние, не исключено, в сверхпроводящее, иначе в момент гениального открытия и изобретения могли сработать какие-нибудь тормоза.